Дурак космического масштаба (СИ)

Как же кому-то хочется убрать его!

Он хватанул ртом воздух, и колкие иголочки заполнили лёгкие. В голове зазвенело вдруг сладко и пронзительно, по мышцам потёк огонь. Энрихе попытался пошевелить пальцами и не смог — тело потеряло привычную чувствительность. Тестед упал в снег. Самочка рыкнула на пугающе низкой ноте. Или это была уже не она?

Энрихе увидел, как следом за охотниками с пригорка спускается матёрый хайбор. Он бросил взгляд за спину. Там стоял, облизываясь, молодой дымчатый самец, вчерашний его знакомец. Он пригнул лобастую голову, и холодящее кровь рычание буквально осадило собак в снег.

Охотники, разглядевшее неладное, пытались целиться в белые пятна на белом снегу, а сзади, как тень, летел самый крупный кот.

Низкое, горловое рычание хайбора способно парализовать мышцы и волю жертвы. Только подготовленный охотник может вырваться из наведённого морока, но горе и ему — если зверей много!

— Я думаю, они вышли прямо на весеннюю лёжку, где пара здешних самцов обхаживала самку, — сказа Игор, выбивая ногой впечатанный в снег разрядник.

Сзади толпились ученики мастера. Охотники не разрешили им разбредаться, чтобы не затоптали следы. Сам мастер Эним, пожелавший пойти с поисковой командой, присел прямо на холодный камень.

Игор отряхнул оружие, осматривая его:

— Этот — Энрека. Но, боюсь, мы и костей уже не найдём. Весна только началась. Каждая капля крови на снегу — чья-то жизнь. Падальщики съели даже окровавленную одежду. Судя по следам, тут были люди и собаки. Четверо-пятеро людей и столько же собак. Добыча вполне по зубам и одному взрослому самцу, а здесь был не один.

— Но люди же были вооружены? — развёл руками ошарашенный Кейси.

— Рычание хайбора парализует жертву. Нужно обладать недюжинной волей, чтобы сбросить морок. К тому же зверь очень умён. Он прекрасно знает цену нашим стреляющим палкам и даст себя заметить только тогда, когда его будет хорошо слышно. Странность тут другая: обычно хайборы не нападают даже на больных дураков с собаками. Что-то рассердило их.

— А Энрек? — пробормотал кто-то из младших учеников, опасливо косясь на мастера, не любившего лишней болтовни.

— Энрек? — Игор вскинул голову и посмотрел на высящиеся впереди горы, потом на мастера Энима. Склонил почтительно голову, прежде чем задать ему вопрос: — Сколько взрослых самцов делит Ласковую долину, мастер? Я помню, их было двое — старый и молодой?

Мастер легонько кивнул, не отвечая.

— Вон там, — сказал Игор, указав рукой на взгорок. — Хайборы дрались потом за самку. Посмотри сам, следы скольких самцов ты там найдёшь?

Вниз, в распадок убегал ровный, тяжелый след взрослого самца, перевитый петляющим следом более легкой и мелкой самочки.

Я бы, наверное, так и не понял до конца, что же произошло в то утро, если бы через неделю нас не посетила грантская делегация. Мы на тот момент уже закончили черновую дезактивацию сектора, хоть лагерь и пришлось перенести километров на двести ниже, в долину маленькой речушки Ларицы с одноименным селением рядом.

Здесь мы были хорошо защищены от ветра, и до берега Тарге, где продолжались работы по дезактивации, было недалеко.

Грантсы выехали на местных коротконогих лошадках, побрезговав нашим предложением перевести их на шлюпках. Мы, как могли, подготовились к встрече — поставили дополнительные палатки, расширили чем-то местным меню. Я разыскал в своем багаже подаренный мне ритуальный кинжал и как раз вертел его в руках, когда дежурный просигналил, что видит гостей.

И тут странная мысль родилась во мне ярко и неожиданно — словно током ударило.

— Ну-ка найди Джоба, — сказал я болтающемуся за спиной сержанту. — Бегом!

Повертел в руках грантский клинок — он был, как и положено, трехгранный. Две грани — острые, третья тупая.

Подбежал Джоб.

— На, — сказал я, протягивая ему кинжал. — Наточи, чтобы острыми были все ТРИ грани. Наточишь и передашь мне, через дежурного или сам, смотри по обстановке. Это срочно.

Джоб кивнул. Он ничего не спросил.

Маленький мастер сбросил теплую одежду на входе и проследовал во внутренние покои — туда, куда не пускают чужих, и куда своим вход разрешён лишь по его приглашению. У мастера Зверей нет прислуги, кроме тени.

Энрихе лежал в маленькой келье, мокрый от спадающего жара и тепла горящего камина. Он был укрыт лёгкими и теплыми шкурами морского зверя.

Мастер, увидев его, удовлетворенно покивал — температура спала.

Охотники отыскали иннеркрайта ещё ночью. Он едва не замерз — к вечеру сильно похолодало, а батарея костюма может работать без подзарядки часов восемь-девять, не больше. Но два молодых хайбора, прижимались к нему, согревая. И отошли, недовольно рыча, только когда один из охотников заговорил с ними особенно низко, ворча и опуская голову, как делает рассерженный вашуг.

Но охотники не догадались там же разуть инженера и растереть жиром, потому пальцы на ногах он всё-таки обморозил.

— Давай-ка ноги твои посмотрим? — сказал, покивав приветливо, мастер. — Помощи не придётся ли просить у ваших? Не надо бы им совсем знать…

— Что я живой?

— Что ты не ушёл по распадку со своей самкой.

— Я и сам почти поверил уже, что я… — Энрихе ощутил во рту тошнотворную сладость и поморщился.

— Психика принимает черты зверя, но не форма наша, — улыбнулся мастер, осматривая пальцы на ногах Энрихе. — Дураки верят, ну и пускай верят. Нам-то оно и лучше.

— Значит на Геде я пиратов голыми руками..? — с тупым удивлением спросил Энрихе.

Мастер улыбнулся, покачивая головой.

— Ты не думай, что изменённые состояния сознания — это так просто. Отца даже испугал, да? В неконтролируемом трансе — ты пока опаснее вашуга. Не ты зверя ведёшь — он тебя, — мастер хихикнул. — А голова — хорошая твоя, да. Трёх хайборов на дураков натравил. И звери сыты, и тебя больше никто не будет искать.

Энрихе опустил ресницы, и перед его внутренним взором возникла беленькая самочка, старательно вылизывающая ему губы и подбородок. Тепло потекло по ноющему телу… Но он заставил себя открыть глаза:

— Но я же вижу, мастер?!

— Твоя душа связана теперь надолго с молодым хайбором. Ещё не раз он придёт и будет смотреть на Цитадель. А его щенки — будут и твоими щенками. Так есть. Молодые решат — это ты к Цитадели приходишь. А ты положенное проведёшь во внутренних залах. Когда контролировать себя начнёшь, то и вернёшься по осени. В ночь, когда не закрывают ворота от зверя. Не бойся, не заскучаешь. Не один ты у меня такой.

В ноздри Энрихе ударил запах наваристого мясного бульона, и он приподнялся на локтях, вглядываясь в полутьму — кого ещё принесло?

Бульон принёс Игор.

Иннеркрайт вопросительно посмотрел на маленького мастера, и тот кивнул:

— И этот, ага. Только этот умный уже. Ранний он у нас, скучно ему во внутренних коридорах. Да ты догадался, поди, а?

Энрихе вспомнил стальные объятья Игора и кивнул неуверенно.

— Кто зверем владел — телом владеют лучше потом, так это, — улыбнулся маленький мастер. — Бульон пей пока, с отцом твоим свяжусь, скажу — в горы ты ушёл. Чтобы не он думал лишнего. А ты — спи. Долго тебе теперь. Пальцы-то беречь надо было, вот что.

Мастер засеменил к выходу. Энрихе глотнул бульона и тихо спросил у Игора:

— Скажи, я что, вместе с хайборами потом этих..?

Тайанец смерил его оценивающим взглядом:

— Кто знает… Кровью рвало потом?

Энрихе покачал головой, больше не помня, чем сомневаясь.

— Может, и сдержался. Одежда целая была более-менее… Да ты не бойся, кто её, не ел, человечину-то? Думаешь, мясо определяет, что ты есть? Душа определяет, радость её. Дух определяет — силой. А кто из людей над чужой душой не издевался? Вот тот и людоед. Спи, давай. Поправляйся. К морю с тобой пойдём.