Дикари Ойкумены.Трилогия

Прямо на Луция шел красавецмужчина, одетый в комплект пеньковых веревок. Гроздья узлов, завязанных с матросским талантом, частично скрывали пах, соски и пупок. Это скорее привлекало внимание, чем служило данью скромности. Двигаться путы не мешали, но коегде веревки обвивали тело слишком туго, вынуждая жилы вздуваться, а мускулы – проявляться рельефнее. Голову модели венчал берет, сбитый на затылок. Изпод берета вился роскошный льняной чуб.

– Стоп, – сказал Луций.

Он говорил самому себе. Вряд ли «стоп», озвученный в южной ночи Октуберана, мог задержать модель на подиуме сверх положенного. Взяв с перил тряпку, которой оказались запасные шорты Пака, старик вытер мыльную пену и бросил шорты обратно. Он не осознавал, что делает: взгляд Луция намертво прикипел к демонстрации.

Второй красавецмужчина носил бриджи до колен и приталенную размахайку. На лацканах размахайки блестели значки: ромбы, круги, зигзаги. Бриджи удерживал пояс с крупной пряжкой из грубо обработанной латуни. Странным образом пряжка гармонировала с лицом модели: брутальная утонченность, симбиоз контрастов. В походке красавцамужчины было чтото от строевого шага.

– Марк, – кивнул Луций. – Точно, Марк.

– Тото же, – откликнулся Пак. – Сам ты кретин и жертва аборта.

Вряд ли зрители, даже поверхностно знакомые с Марком Тумидусом, уловили бы прямое сходство. Пожелай законный правообладатель – или его представительюрист – подать на Добса в суд, материала с гарантией не хватило бы. Но дед не мог ошибиться, видя за каждой моделью призрак внука; в особенности такой дед, как клоун Луций. Впрочем, хитровану Паку потребовалось еще меньше времени на анализ ситуации, верный вывод и крик:

«Эй! Давай сюда!»

– Нам удалось, – тоном заговорщика, провоцирующего неофита на государственную измену, сообщила дикторша, – взять интервью у Игги Добса, известного в кругах высокой моды, как Опдидуда. Вот что ответил господин Добс по поводу нынешнего пилотного показа…

Подиум сменился крупным планом: Игги Добс собственной неповторимой персоной. Стилист был под сильным кайфом. Расширенные зрачки, капли пота на лбу, жестикуляция, слабо связанная с речью. Интервью грозило стать бомбой.

– Это не линейка, – сказал он. – Это прибросочный эскиз. На идею меня вдохновил мой друг, курсант военного училища на Тренге. Встреча с ним стала незабываемым пятном в моей жизни…

Качнувшись, Игги с нажимом повторил:

– Да, пятном! Я планирую начать переговоры с человеком, которому я обязан жизнью, чтобы приобрести права на использование базовых элементов его личного имиджа. После этого я расширю милитарилинейку, присовокупив к ней…

– Тренг? – брови дикторши, как две птицы, вспорхнули на гладкий лобик. – Училище? Мне подсказывают, что на Тренге расположено всего одно училище: семнадцатое высшее военное училище либурнариев ВКС Помпилии. Вы не ошиблись?

– Я? – Игги Добс расхохотался. – Детка, в одном моем мизинце больше ума, чем в коллективном мозгу твоей языкатой братии! Ясен пень, речь о Марке Тумидусе из семнадцатого высшего! А ты что, решила, будто я шучу?

– Но ведь это, – дикторша брезгливо скривила рот, – абордажная пехота? Вы же должны понимать, чем занимается абордажная пехота Помпилии?

Игги встал по стойке «смирно»; вернее, предпринял такую попытку – и остался доволен результатом:

– Я? Ято понимаю! Абордажная пехота – клевые парни! Они спасли нас: меня, Латомбу, девочек… Нас жрали живьем, крошка! Высасывали через соломинку! Опдиди! И кто нас вытащил из жопы?

– Господин Добс! Мы в эфире!

– Был бы я господин Добс, если бы не мой друг Марк! Новая линейка посвящена ему, и баста. Часть гонорара я намерен перечислить в благотворительный фонд помощи ветеранам ВКС Помпилии! Ты вообще улавливаешь, как это круто? А?! Или у тебя ловилку отшибло?!

– Мы возвращаемся на подиум, – дикторша повернулась к зрителям. Лик ее был безмятежен. После того, как финал интервью с Игги Добсом вырезали монтажеры, дикторше дали время восстановить душевное равновесие. – Свою коллекцию белья демонстрирует несравненная Влада Трури. Вашему вниманию…

Пак выключил звук.

– Скандал, – заметил карлик. – Он сечет фишку, этот Добс. Нас жрали живьем, слава абордажной пехоте… Популярность на скандалах пухнет, как на дрожжах. Надеюсь, Марк понимает, что такой контракт стоит денег? Серьезных денег: вкусных, хрустящих?

– Командование, – возразил Луций. – Не разрешат.

– За чужие бабки поднять реноме абордажников? Разрешат, еще и орден дадут…

– Убери. Видеть не могу…

Диорама схлопнулась. Стало темно, веранду освещал только ночничок над входом, да звезды в небе. Луций сел на ступеньки, ладонями сжал виски. Болела голова. Переволновался, подумал он. Вредно в моем возрасте. А что полезно?

– Юбилей, – сказал старый клоун. – Круглая дата.

– Скоро, – кивнул Пак. – Где гуляем?

Часть первая

Тишри

Глава первая

Возвращение героя

I

– Кофе.

– Какой желаете?

– Любой. Покрепче.

– Хорошо, генерал.

Бармен вгляделся в знаки различия. Улыбнулся:

– Извините, военный трибун. Конечно же, трибун.

Гай Тумидус смотрел на бармена с тихой ненавистью. В сущности, бармен – рядовой боец из легиона обслуги, захватившей в плен космопорт БенЦанах – ни в чем не был виноват. Разве что улыбка… На ненависть Тумидусу отвели три месяца. Без малого сто дней, минувших после возвращения из Крови, изменник, легат, а ныне военный трибун ВКС Помпилии взращивал, холил и лелеял ядовитую змею, жалившую его в сердце. Он ненавидел новое воинское звание. Ненавидел семиконечные звезды на погонах. Ненавидел трибунский жезл. И ничего не мог с собой поделать.

«Есть ли чтонибудь, – думал он, барабаня пальцами по стойке, – хуже родины гневной? Родины отвергающей, изгоняющей? Разумеется, есть. Родина кающаяся, ползущая к тебе на коленях. О, это стократ хуже…»

– Ваш кофе, трибун.

– Благодарю.

Бармен улыбнулся еще раз. Тумидус содрогнулся. Невпопад он вспомнил улыбку отца: одну, другую, третью. У отца про запас имелась тысяча улыбок, усмешек, ухмылок. На любой вкус, под любую ситуацию. Среди них не было только такой, какую сейчас демонстрировал бармен.

Чучело улыбки; шедевр таксидермиста.

У гематров скверно с мимикой. Сотрудников космопорта, крупнейшего на Тишри, специально обучали верным мимическим реакциям при контакте с инорасцами. Это считалось психологически комфортным. Гипнокурсы, специальные тренировки у зеркала; раз в год – повышение квалификации за счет администрации БенЦанаха. Теория и практика, практика и теория. Мышца, наморщивающая бровь, при сокращении смещает брови вниз и внутрь, к переносице. Мышца, поднимающая верхнюю губу, сокращаясь, углубляет носогубную складку. Мышца смеха непостоянна, ее задача – растягивание уголков рта в стороны… Бармен в совершенстве владел мускулатурой лица. От этого совершенства хотелось биться в истерике.

– Сливки? Сахар?

– Спасибо, не надо.

Кофе был превосходен.

– Мама! Я видел этого дядю по визору!

– Не кричи, это неприлично.

– Я видел! Это не дядя! Это символ!

– Сулла, не мели чепухи…

– В визоре говорили, что он – символ!

– Символ чего?

– Каяния. Я точно…

– Покаяния?

– Ага! Символ нашего покаяния… Мама, я хочу автограф!

Мимо шла молодая семья: муж, жена, мальчишка пяти лет. За ними на поводке плыл антиграв с багажом. Помпилианцы, отметил Тумидус. Судя по наклейкам, украшавшим чемоданы, только что прилетели с Октуберана. Мальчишка приплясывал на ходу, стараясь вырвать руку из мертвой хватки матери. Мальчишка стремился в бар, туда, где пил кофе военный трибун.

– Хочу автограф!