Алгоритм невозможного

И подумалось:

«Неужели Лоор не погрешил против истины?»

А Кей точно не замечал, что мы шокированы его пренебрежи-тельными словами.

— Человеческий мозг ограничен в объеме памяти, быстродейст-вии, числе параллельных каналов мышления. И если человечество нуждается в дальнейшем развитии, без коллективного разума не обойтись. Поверьте, решение передать интеллект-автоматы про-фессору Орту послужит интересам людей.

— Гемян? — скривился я.

— Людей Вселенной, — отчеканил Кей.

— И на том спасибо, — сказал Урм. — Благодаря вам мы еще раз убедились, что ждать помощи не от кого, надо рассчитывать только на себя.

— Совершенно верно, — подтвердил «призрак».

Расставшись с Кеем, мы долго стояли молча, осмысливая услы-шанное. Разочарование, обида, опустошенность терзали нас. К этому подмешивалось и чувство неполноценности: материализовавшись на Космополисе, Кей уже одним этим продемонстрировал свое превосходство перед нами, воспринимающими телепортацию как ирреальность, а не как результат какого-нибудь нелинейного взаимодействия волны с веществом.

— Нет, каков моралист! — нарушил молчание Урм. — Воз-можно, он по-своему прав, но нам от этого не легче…

Я поймал себя на мысли, что уже не чувствую за Урмом того мо-рального превосходства, которое до сих пор подавляло меня. Даже досадую: он вел себя с Кеем не как равноправный партнер, а как назойливый проситель. Умолял о вмешательстве, уговаривал, хотя, наверное, понимал, что Кей не зря отказывает нам. Впрочем, и я делал то же самое…

14. «Сон»

Мне редко снятся сны. А если и снятся, то плоские, серые, рас-плывчатые. И я их моментально забываю.

Иное дело — Асда. Она иногда рассказывает мне о своих снах. Ее сны не похожи на мои. Они яркие, объемные, цветные, насыщенные действием. Мне даже завидно: по словам Асды, сон это скачок в запредельный мир, отличный от нашего, как свет Яра от тусклого свечения ламп в туннелях Космополиса.

— Мне бывает жалко просыпаться, — говорит она с сожалением, и ее сиреневые глаза мечтательно сияют.

— Но в твоем запредельном мире нет меня, — ворчу c притвор-ной обидой.

— Неправда! Ты постоянно в моих снах. Только иной, похожий и совершенно не похожий на себя…

— Красавец, богатырь, герой?

— Дурачок, — ласково шепчет Асда. — Разве это главное?

Мне становится грустно: уж я-то никогда не буду таким, каким представляет меня в своих цветных загадочных снах моя люби-мая…

И вот наступила ночь, когда я впервые увидел сон, поистине сказочный при всей своей реалистичности. Но было ли это сном?

Меня навязчиво преследовал диалог с «призраком». Мысленно я то и дело возвращался к нему, придумывал все новые реплики — свои и Кея. Мне все казалось, что, найдя нужные слова, я сумел бы убедить его, если бы снова представилась такая возможность. В тот вечер «разговор» был особенно долгим. Увлекшись, я с какого-то момента начал воспринимать его как реальность.

— Не внушает мне доверия твой друг, — говорил «призрак». — Опасаюсь тех, кто ведет двойную игру.

— Урм поступает так поневоле. Он вынужден жить под маской. Однажды и я упрекнул его в этом, а потом мне стало стыдно.

— Ты молод, Фан. Твой жизненный опыт невелик. Мне же есть с чем сравнивать. В истории Гемы были люди того же склада, что и Урм. Революционеры, исповедовавшие принцип: «цель оправдывает средства». Цели бывали и святыми, великими, а вот средства… В конце концов они брали верх над целями. На смену бескорыстию, приверженности идеалам приходили жажда власти, а затем стремление удержать власть, опять-таки, любой ценой. И то, что задумывалось как царство свободы, становилось всеобщей тюрьмой.

Кей говорил не тем суховатым, официальным тоном, который неприятно задел меня при нашей первой встрече, а доверительно, свободно, на «ты», словно давно знал меня и испытывал ко мне симпатию. За грубыми чертами его лица угадывалась доброта…

— Но Урм, действительно, не такой! — с жаром воскликнул я.

— Да, пока не такой. Он искренен в стремлении принести кос-мополитянам свободу. Готов сознательно пожертвовать жизнью. Ненавидит тиранию.

— Вот именно!

— Но и те революционеры на первых порах были «не такими». Их перерождению предшествовала и способствовала «двойная игра», подобная той, что ведет Урм. Сперва с врагами, затем с друзьями и, наконец, с самими собой. Ведь любой диктатор, и Лоор не исключение, оправдывает себя «великими целями», хотя они диаметрально противоположны провозглашенным вначале.

— Значит, человек неизбежно перерождается?

— Я имел в виду людей определенного склада. Ты к ним не при-надлежишь.

— Откуда вы знаете? — буркнул я смущенно.

— Мы не вмешиваемся в ваши дела, однако наблюдаем за вами.

Я рассмеялся, хотя было не до смеха.

— То-то у нас ловят агентов Гемы!

— Их как раз и нет. Мы не нуждаемся в агентах.

— Подглядываете в замочную скважину?

— Нам приходится это делать по необходимости, — признал Кей.

— Вы оправдываетесь совсем как Урм, даже его словами!

— Разве дело в словах? Своим незримым присутствием мы никому не вредим, а помочь можем.

— Не вмешиваясь? Странная помощь…

Кей опустил мне на плечо тяжелую руку, и я вздрогнул, потому что не ожидал этого от «призрака».

— Мы могли бы приобщить тебя к нашему коллективному разуму.

— Я не уверен, что нам от него будет польза.

— И зря. В нашем обществе интеллектуальный потенциал каждого сделался достоянием всех. Осуществилась мечта философов о гармонии между личностью и обществом. Равенство стало возмож-ным!

Едва ли Кей был склонен к пафосу, но с какой же гордостью произносил он эти слова!

А мной овладел дух противоречия:

— Какое может быть равенство между глупым и умным!

— Но ведь человек не виноват, что глуп. Таким уж он родился. И умный не вправе поставить себе в заслугу свой интеллект.

— Выходит, формула «от каждого по способностям, каждому по потребностям» не так уж плоха? — спросил я с подковыркой.

— А кто говорит, что плоха? Такими-то формулами Лоор и за-воевывал популярность, — парировал Кей. — Только задача эта, при всей своей привлекательности, не имеет решения.

— И у вас тоже?

— Мы избрали другой путь: уравняли способности людей.

— У одних повысили интеллект, у других понизили?

— Нет, всех подняли до интеллектуального уровня гениев.

Я был обескуражен.

— Но ведь это могло привести к всеобщей унификации не только способностей, но и вкусов, интересов, склонностей, словом, к уны-лому единомыслию!

— Думаешь, появились миллионы гениальных инженеров и ни одного гения-врача? — добродушно усмехнулся Кей. — Ну нет, каждый утверждает свою гениальность в той сфере, которая ему по душе. И каждый мыслит по-своему, но одинаково эффективно.

— Эффективность мышления… Это что-то новое!

— В нашем коллективном мозгу сопоставляется множество мнений, порою исключающих друг друга. Эффективность мышления состоит в их обобщении, синтезе оптимального варианта.

— И вам удается примирять непримиримое? — спросил я недоверчиво. — Или все сводится к подчинению меньшинства большинству?

Кей снова усмехнулся.

— Между прочим, чаще бывает право не большинство, а меньшинство!

— Так ведь можно оправдать Лоора и кучку его приспешников! — возмутился я.

— Диктатура не в счет, — поморщился Кей, — она-то как раз опирается на «большинство». «Да здравствует великий Лоор!» — это разве выкрикивали фанатики-одиночки? Нет, я говорю о де-мократическом обществе. Так вот, истина озаряет сначала немногих. И лишь затем ее постигают все. Решение у нас считается принятым, если нет ни одного несогласного с ним человека.

— Но ведь споры могут продолжаться бесконечно!

— Коллективному мозгу присущ ускоренный отсчет времени. Да и спорить не с кем: в это время все объединены в сверхличность, для которой не существует вкусовщины, амбиций, упрямства. Един-ственный критерий — целесообразность.