Пространство (ЛП)

Теперь он и на деле принадлежал к их неприкаянному племени.

На шкуре огромного корабля поколений что-то полыхнуло — быть может, сварщики налаживали тонкую сеть соединений. За «Наву», угнездившимся в вечном гудящем улье станции Тихо, виднелся «Росинант», занимавший полградуса, — как далекий потерянный дом. Миллер помнил историю Моисея, узревшего Землю обетованную, в которую ему не суждено было вступить, и гадал, что чувствовал бы пророк, если б его забросили туда — на день, на неделю или месяц, — а потом изгнали назад в пустыню. Милосерднее никогда ее не покидать. Надежнее.

Джульетта Мао наблюдала за ним из отведенного для нее уголка сознания.

«Я должен был спасти тебя, — подумал он. — Найти тебя. Найти правду».

«А разве ты не нашел?»

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась ему, такому, как он был, побитому жизнью и усталому. Ведь он, конечно, нашел. Нашел ее, нашел, кто ее убил, и — Холден прав — он отомстил. Все, что обещал себе, он исполнил. Только это его не спасло.

— Могу я для вас что-то сделать?

Полсекунды Миллер думал, что это сказала Джули. Официантка открыла рот, чтобы повторить вопрос, но он уже покачал головой. Ничего она не может. А если бы и могла, ему это не по карману.

«Ты знал, что это ненадолго, — сказала Джули. — Холден, его команда. Ты знал, что тебе среди них не место. Ты мой».

Короткий всплеск адреналина подстегнул его усталое сердце. Он оглянулся, ища ее взглядом, но Джули исчезла. Его настроенный на вечную борьбу генератор реакций не допускал грез наяву. А все же. «Ты мой!»

Он задумался, сколько из тех, кого он знавал, избрали этот путь. У копов обыкновение глотать пули восходило ко временам, когда человечество еще не выбралось из гравитационного колодца. Вот он тут, как есть, без дома, без друзей, и на руках у него больше крови, чем было за все прежние годы работы. Психолог службы безопасности на Церере, проводивший с ним вступительное собеседование, назвал это суицидальным настроем. Этого полагалось остерегаться, как лобковых вшей или высокого уровня холестерина. Ничего особенного, просто надо поберечься.

Вот он и побережется. Пока. Посмотрит, что будет дальше.

Он встал, поколебался три мгновения и залпом допил свой бурбон.

«Жидкий кураж» — так его называли, и он действовал. Миллер достал свой терминал, ввел запрос на связь и как мог собрался с духом. Он еще не там, а пока он жив, ему нужна работа.

— Сабез нихьт, [39] Пампо, — сказал Диого. На парнишке была рубашка из сетки и модно обрезанные штаны, такие молодежные и уродливые, что в прежней жизни Миллер сразу списал бы его со счетов, решив, что такой юнец действительно ничего не может знать. Теперь он ждал. Если из Диого удалось бы что-нибудь выжать, это сулило бы Миллеру шанс заполучить собственную нору. Молчание затягивалось. Миллер прикусил язык, чтобы не начать упрашивать.

— Ну, — осторожно начал Диого, — ну, есть один хомбре, он мог бы. Только рука и глаз.

— Работа охранника мне вполне подойдет, — сказал Миллер. — Любая, лишь бы платили.

— Иль конверса а до. «Слышу, что сказал».

— Я буду благодарен, если ты попробуешь, — ответил Миллер и махнул на кровать. — Ты не против, если я?..

— Ми кама эс су кама, [40] — сказал Диого. Миллер лег.

Диого скрылся в маленькой душевой, и звук струй, бьющих по коже, заглушил воздуховод. Миллер не испытывал такой близости ни с кем со времени брака, даже на тесном транспортном корабле. Все же он остерегся бы назвать Диого другом.

Вакансий на Тихо было меньше, чем ему бы хотелось, а с рекомендациями у него обстояло не слишком. Те немногие, кто его знал, не замолвили бы за него ни слова. Но наверняка что-то подвернется. Ему нужно было только время, чтобы переделать себя, начать заново и стать иным.

Если, конечно, Земля или Марс — кто там возьмет верх в войне — не сотрут с лица небес АВП и все верные ему станции. И если протомолекула не вырвется с Эроса, чтобы погубить планеты. Или станции. Или его. На мгновение он похолодел, вспомнив, что образцы так и остались на «Роси». Случись что с кораблем, Холден с Наоми, Амосом и Алексом присоединятся к Джули раньше его.

Он сказал себе, что это уже не его проблема. И все же понадеялся, что с ними все будет хорошо. Он желал им добра, что бы ни случилось с ним самим.

— О, Пампо, — сказал Диого, когда дверь душевой скользнула в сторону. — Слыхал, Эрос заговорил?

Миллер приподнялся на локте.

— Си, — продолжал Диого. — Та дерьмовина вышла в эфир. Там даже какие-то слова слышатся. У меня есть запись, хочешь послушать?

«Нет, — думал Миллер. — Нет, я видел те коридоры. То, что случилось с ними, едва миновало меня. Не хочу иметь ничего общего с тем ужасом».

— Конечно, — сказал он вслух.

Диого откопал свой ручной терминал и вызвал запись. Терминал Миллера принял передачу и загудел, сообщая о новой загрузке.

— Чика пердида [41] из связистов смешала отрывки записи с Бхангрой. — Диого, покачивая бедрами, изобразил несколько коленец танца. — Круто, а?

Диого с добровольцами АВП взломали ценнейшую научную станцию, набили морду самой могущественной и злобной корпорации в истории власти и зла. А теперь они кладут на музыку вопли умирающих. Или мертвых. И пляшут под нее в дешевом клубе. «Каково это, — подумал Миллер, — быть молодым и бессердечным?»

Хотя нет. Он несправедлив. Диого — добрый мальчик. Просто он наивен. Вселенная это исправит, дай только срок.

— Круто, — согласился он. Диого ухмыльнулся.

Запись ждала подключения. Миллер выключил свет, откинулся на узкую кровать, уносившую его против вращения. Он не хотел слышать. Не хотел знать. Должен был.

Поначалу звуки ничего не значили: электронный визг и бешеная буря помех. Потом, как будто из глубины этого шума, музыка. Хор скрипок, нарастающих в протяжном далеком крещендо. А потом, явственно, словно говорили в микрофон, — голос.

— Кролики и хомячки. Экология нестабильная, круглая и голубая, как лунный луч. Август.

Конечно, говорил не человек. Компьютерная система Эроса могла генерировать вполне убедительные голоса и акценты. Мужские, женские, детские голоса. И сколько миллионов часов записей сохранилось на компьютерах по всей станции?

Опять электронный щебет, словно выпустили стайку вьюрков. И снова голос — женский, негромкий, на фоне пульсирующего ритма.

— Пациент жалуется на учащенное сердцебиение и ночную потливость. Симптомы продолжаются три месяца, однако история… — Голос затух, а пульс ударов стал громче. Сложная система Эроса впала в маразм, как старикашка, у которого мозги превращаются в швейцарский сыр. Эрос умирал, менялся, терял разум. А «Протоген» позаботился о звуковой передаче, поэтому Миллер мог слышать, как гибнет станция.

— Я ему не сказала, я ему не сказала, я ему не сказала. Восход. Никогда не видела восхода.

Миллер закрыл глаза и соскользнул в сон под серенаду Эроса. Когда сознание померкло, ему померещилось рядом, на кровати, тело, живое и теплое, тихо дышавшее в ритме белого шума.

Управляющий был тощим человечком. Пышно зачесанные волосы напоминали волну, вечно собирающуюся разбиться о лоб. Комнатушка теснила его, гудя, когда инфраструктура Тихо — вода, воздух, энергия — возбуждалась к действию. Бизнес велся среди труб и проводки. Дешевый импровизированный кабинет. Самое дно.

— Сожалею, — сказал управляющий. Миллер почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри. Среди всех унижений, уготованных ему вселенной, этого он не предвидел и потому рассердился.

— Вы считаете, я не справлюсь? — спросил он.

— Не в том дело, — ответил тощий. — Видите ли, между нами, мы ищем руки без головы, понимаете? Этот склад может сторожить любой кретин. А у вас такой опыт. К чему нам умение контролировать беспорядки? Или вести расследование? Я хочу сказать — чего там, на этот пост даже оружия не положено.