Третий берег Стикса (трилогия) (СИ)

— Джеф, его старый друг. Такой же болван, как и сам Сашка. Ходит за ним, как привязанный, и молчит, молчит.

— О чём молчит? — задала вполне резонный вопрос дотошная Арина. Ирочка тут же ответила мысленно: «Я знаю, о чём он молчит. И нужно обязательно…»

— Да откуда же мне знать, о чём он?.. Скажешь ему что-нибудь — молчит. И красный, как… как…

— А Саша? — допытывалась Арина. — Он тоже молчит?

— Не-е-е-эх-е-ет! — снова заскулила Марго. — Не молчи-и-ит! Саша только и знает, что… ох-о!

— Ну, всё, Ритонька, всё. Тихо.

— Только и знает, что о своей тёмной пыли. А я…

Предвидя новые рыдания, Ирочка решилась вмешаться; вошла, осмотрелась — так и есть, сидит на кровати Маргошка, нахохлилась, обхватив руками плечи. Когда хозяйка бабла поздоровалась со своей камеристкой, плечи дрогнули, заострились.

— Марго!

Не отвечает.

— Марго, — проговорила Ирина так мягко, как смогла, — мне нужно срочно поговорить с тобой.

— Подслушивала…

— Марго, — повторила в третий раз Ирочка и, подойдя ближе, положила на острое плечо руку. Конечно же, плечо дёрнулось, руку сбросив. Бывшей принцессе Грави стало так больно, будто не Марго Леннинг, а сама она сидела, ёжась от одиночества, в чужой спальне. Чтобы легче было перебороть боль, Ирочка присела на кровать рядом с Маргошкой (подарочную гитару пришлось отложить) и обняла её за плечи. И, — удивительно! — та самая Марго, дочь Сьюзен Снежной Королевы, размякла в руках, топорщиться перестала и опустила плечи.

— Мне нужно сказать тебе, Маргарет, что Джеффри Морган…

— Зачем ты ей рассказала? — спросил жену Волков. Был, был в тоне его укор. — Теперь ей будет вдвое тяжелее, если с нами что-то слу…

Пальцы легли на губы Волкова, не давая выхода очередной глупости.

— Тяжелее — не значит хуже, Сашечка. Хуже, чем было, не бывает. Твой Морган тупица, и ты тоже хорош. Никого вокруг себя не видишь, потому что смотришь только вперёд и прёшь напролом. Если заденешь кого — пустяки, нечего было торчать на дороге. Ты их видел вдвоём? Только не говори, что смотрел в пол. У них, может быть, только и осталось — несколько часов. Ты и это тоже у них отнять хочешь, чтоб тебе самому спокойней жилось и чтоб не мучила совесть?

Волков, лишённый возможности оправдаться, поскольку пальцы Ирочки по-прежнему лежали на его губах, принуждая молчать, всё-таки помотал головой.

— Что — нет? Морган не тупица? Ты их не видел вдвоём? Ты не хочешь отнимать у них…

Саша высвободился, чтобы ответить:

— Не хочу отнимать. Я их видел вдвоём. Я тупица. Пру напролом и всё такое. И всех вас за собой волоку, причём на предельном режиме. И меня мучает совесть. Поэтому и спрашиваю: что президент посоветовал твоей маме?

— Знаешь, Саша, — Ирочка смутилась, — этого я тебе объяснить не могу, потому что сама ничего не поняла. Много незнакомых слов. Он ей расчёты отправил какой-то штуки, которую он назвал трубой нулевого гравипотенциала. Что-то такое писал о торо… едальной?

— Тороидальной — подсказал Волков.

— Вот-вот. О тороидальной вихревой стенке. Она, мол, «Аресу» не по зубам. Написал ещё, что бабл нужно в эту трубу ввести заранее…

— Я понял! — заорал Саша, да так, что жена его подскочила на месте. — Да! Лаэрт — могучий старец! Конечно! И на задержку можно тогда чихнуть с присвистом!

— Саша! — упрекнула мужа жена, снова уютно устраиваясь у него на коленях. — Если ты понял, объясни мне.

— Да нечего тут объяснять. Джоан скрутит для бабла безгравитационную трубку с вихревой стенкой, вытянет её от поверхности и до… не знаю до какой высоты. А потом введёт бабл в неё, как в шахту лифта. Вы с Маргошкой…

— Не называй её так больше.

— Хорошо. Вы с Марго спуститесь на поверхность, а там…

— Мы все спустимся. Марго, я, Морган и ты.

— Нет, Иришка. Мы с Морганом пойдём к Марсу на ботах.

— Тогда я попрошу маму и для вас тоже скрутить эту… тороидальную трубку.

— И-дальную. Нет. Нельзя.

— Вот и папа твой написал, что нельзя, — Ирочка погрустнела. — И вообще он считает, что любые, как он выразился, «фокусы с гравипотенциалом» в окрестностях трактора…

— Аттрактора, — терпеливо поправил Волков.

— Какая разница, как он называется?! Главное, что это может закончиться катастрофой.

— Вот именно. Владимир Борисович слов на ветер не бросает, — буркнул Александр.

— Ты опять, Сашечка, его по имени-отчеству? Это же твой отец, ты что — не понял?

— Нет, — мрачно прозвучало в ответ.

«Ага. Что-то Саша мой к Лаэрту нехорошо стал относиться, когда узнал. С этим что-то надо делать».

— Какой он вообще — ваш президент? — спросила умненькая Ирочка у насупившегося мужа. Тот поднялся из кресла, держа её на руках, потом, к великому сожалению, усадил жену на капитанское место и стал бродить вокруг пульта неторопливо, трогая спинки кресел и рассказывая на ходу:

— Твердокаменный. Идёт напролом и никого вокруг не замечает. Всегда был таким, даже когда ходил на своих двоих. Но я плохо помню — был тогда маленьким. Его и Лосева в то время называли бесноватыми планетологами именно за то, что не считались ни с чем и пёрли напролом. Дядя Володя был герой — это я помню. Прекрасно помню, как его провожали к Ио, — мне тогда было четыре года. Он был огромный, как башня. Я смотрел на него снизу вверх, задрав голову. А потом сверху спустились две огромные руки, подхватили меня и вознесли на невероятную, недосягаемую для прочих высоту — я стал на голову выше всех в толпе провожающих. Вознесли и усадили на плечо. Прекрасно это помню. Сидеть было неудобно — я боялся свалиться, — но могучая тёплая рука придерживала, а главное — прямо у меня под пальцами оказалась круглая синяя эмблема Сектора Планетологии. Я до того счастлив был, что больше ничего не запомнил. Домой вернулся надутый гордостью до полной шарообразности, а дома… Это я тоже помню хорошо, потому что видел впервые в жизни. Плакала мама. Я не мог понять: почему? Ведь такая радость! Все видели, как дядя Володя усадил меня на плечо, я даже по трапу с ним поднялся до самого люка. Теперь-то понятно, почему она плакала. Понятно, почему потом, через год, когда с Ио вернулось то, что осталось от бесноватого планетолога…

— Саша! — попробовала остановить мужа Ирочка, но он только отмахнулся. Бродить вокруг пульта не перестал, говорил горячо:

— А что? Мне было всего пять лет. Только-только исполнилось. Я не понимал, почему мать перестала обращать на меня внимание. Почему возится с каким-то калекой. Да-да, Иришка, героем дядя Володя больше не выглядел, особенно первое время, пока дядя Ваня Коротков на пару с Балтазаровым не собрали его по кусочкам и не дополнили недостающее механизмами. Это потом уже Лосев сделал гравитационное кресло, а в первое время… Знаешь, Иришка, Ио прилично погрызла бесноватого планетолога, огрызок, который она выплюнула…

— Саша, это жестоко.

— Да, Иришка. Саша Волков был жестоким мальчиком, теперь я это, конечно, знаю. И эгоистичным, как все дети. Я просто не понимал, зачем его душа так цепляется за изжёванное, раздавленное тело. Почему он не хочет умереть? И однажды спросил об этом маму. Знаешь, Иришка, когда мама плачет — это само по себе страшно, но если ты сам и был причиной… В общем, я никогда больше таких вопросов не задавал. И всё-таки не понимал, зачем он… А теперь вот тоже не понимаю. Почему он никогда не говорил мне, что я — его сын? Почему он оставил мать? Вот скажи: ты понимаешь? Ирка! Ты что?

Ирочка не слышала. Ей представилось, что не какой-то там дядя Володя, а муж её, Сашенька, вернулся полуживой, и она сама, а не мама Волкова, склонилась над постелью, в которой… Нет, Саша — вот. Он рядом. Такой же, как обычно: большой, сильный. Руки его тёплые… Ох, как тяжко было Ирочке вспоминать, куда идёт «Улисс» и что ожидает его капитана в конце пути.

— Можно? — прогудел за спиной чей-то голос. Ирочка вздрогнула. Совсем забыла, что на корабле есть ещё кто-то кроме неё и Саши. Приподнялась, чтобы выглянуть из-за спинки кресла. Морган. С подносом в руках, глаза прячет.