На соседней планете

Крыжановская Вера Ивановна (Рочестер)

На Соседней планете

I

Заходившее солнце освещало снежные вершины Гималаев, одевая их в золото и пурпур. Последние лучи царственного светила, согревающего и животворящего мир, озаряли небольшую долину, затерянную в горах и, точно стеной, обнесенную высоким лесом и остроконечными скалами. Среди окружающей величавой и суровой природы долина казалась радостным оазисом; здесь была собрана растительность всех поясов, и среди ярких цветов роскошной тропической флоры проглядывала темная зелень сосен.

У подножия крутой скалы громадной высоты стоял небольшой дворец индийской архитектуры, ослепительная белизна которого еще резче выделялась на темном фоне окутывавших его садов.

Аркады, поддерживаемые тонкими колонками, были вылеплены подобно кружеву, так же как балконы и колоннады, окружавшие все три этажа этого чисто волшебного здание.

Кругом царила глубокая тишина. На большом дворе бесшумно сновали слуги с бронзовыми лицами и в белых одеяниях, да разгуливали на свободе два слона, в широких золотых ошейниках.

С другой стороны дома была терраса, выходившая в сад. Тенистые деревья обрамляли ее, а перед ней, вокруг большого бассейна, в котором бил фонтан, раскинулись пестрые цветники. В больших эмалированных вазах посажены были редкие растения, в ароматной тени которых стоял стол, а около него, на плетеных из тростника креслах, сидело двое мужчин.

Один из них был индус, самого чистого типа, и на вид ему можно было дать лет тридцать пять или сорок. От него веяло чем-то странным и чарующим. Сложения он был удивительно стройного и нежного, а бронзовое лицо его подернуто было матовой бледностью; но ни в этой бледности, ни в худобе не было ничего болезненного. Напротив, в каждом движении его гибкого тела чувствовалась мощная сила, а в больших черных глазах светилось столько жизни, воли и могущества, что даже трудно было вынести их фосфоресцирующий взгляд, который пронизывал и, казалось, читал в самой глубине души. На правильных и редко красивых чертах его лица, обрамленного иссиня-черной, слегка курчавой бородкой, разлито было ясное спокойствие.

Одет он был во все белое, а голову его покрывал легкий белоснежный тюрбан. В противоположность своим соотечественникам, любящим увешивать себя разными украшениями, на нем не было никакой драгоценности, и только на длинном указательном пальце его правой руки было надето золотое с большим камнем кольцо; камень этот ослепительно сверкал и беспрестанно менял цвета от синего, как сапфир, до бледно-розового.

Против индуса сидел молодой человек, по внешности и костюму — европеец. На нем были надеты широкие брюки и шелковая куртка. Белая рубашка из тонкого полотна, отложной воротник которой открывал шею, была стянута у пояса красным шелковым шарфом. Соломенная с широкими полями шляпа лежала рядом, на табурете.

Это был высокий, красивый юноша, худощавый и хорошо сложенный; его откровенный взгляд и умная, добрая улыбка сразу располагали к нему. Большие глаза, с длинными и густыми ресницами, были серо-голубоватого цвета, а волоса на голове и бороде — светло каштановые. Он был уроженцем севера, судя по ослепительной белизне кожи всюду, где загар ее не коснулся.

Собеседники заканчивали завтрак, состоявший из риса, овощей, меда, фруктов и пирожков; собственно говоря, должную честь всему, находившемуся на столе, отдавал молодой европеец, запивая кушанье старым вином, тогда как его собеседник довольствовался кубком молока, которое прихлебывал маленькими глотками, да небольшой горсточкой риса и несколькими веточками винограда.

В данную минуту оба молчали. Индус не спускал блестящего взора с подвижного лица своего гостя, который глубоко задумался. Улыбка мелькнула на бронзовом лице индуса, и он спросил, поставив кубок на стол:

— Отчего, ученик мой и друг, не задашь ты мне вопроса, который так сильно занимает тебя?

— Я боюсь показаться вам, учитель, слишком любопытным и нескромным. Кроме того, я не знаю, позволено ли будет вам ответить на мой вопрос?

— Я вижу, что ты делаешь успехи в искусстве владеть своим любопытством и нетерпением. Это прекрасное предзнаменование! Удержишь ли ты его, когда вернешься в Европу, получив первую степень посвящения? Хватит ли у тебя мужества хранить свое знание для себя, и не ослеплять окружающих опытами твоего могущества? — заметил с улыбкой индус.

— Надеюсь, что да! Из того немногого, что я до сих пор узнал по программе начального посвящения, я понял, что тщеславие, — первый недостаток, от которого следует избавиться, а скромность — первая добродетель, которую следует приобрести, если хочешь идти вперед, — ответил, краснея, молодой человек.

— Все это так! Но я не стану дольше мучить тебя и прямо скажу, что не считаю нескромным твое желание знать, что делается на других планетах, хотя бы на Марсе, например, о котором так много говорят у вас в данное время.

— Атарва! Вы хотите лишний раз доказать, что читаете мои мысли, как открытую книгу, отвечая на мой вопрос, когда я не успел еще даже открыть рта? — взволновался молодой человек.

— Читать человеческие мысли вовсе не так трудно, как ты предполагаешь, а в данном случае моя заслуга еще того меньше. Ты уже не раз говорил мне об этом, и еще сегодня утром я видел как ты читал статьи по этому вопросу. Как видишь, немудрено было догадаться, что озабочивает тебя. Я вот сейчас накормлю своих птиц, а потом мы на свободе побеседуем о наших соседях в пространстве, — ответил Атарва и, взяв со стола блюдо с зернами, направился на противоположный конец террасы.

Молодого иностранца, с которым мы познакомили читателя, звали князем Андреем Шелонским. Покойная мать его была в свое время очень дружна с Е. П. Блаватской, известной основательницей теософического общества, и разделяла всецело убеждения своей знаменитой соотечественницы: сделалась горячей теософкой и даже в своем единственном сыне взрастила мистическое мировоззрение; в этом помехи ей не было. Овдовела она еще очень молодой и затем почти безвыездно жила за границей. Громадное состояние матери делало молодого князя вполне независимым, и он, не избирая служебной карьеры, сделался страстным ориенталистом, а затем отдался изучению оккультизма и археологии.

Благодаря выдающимся способностям и редкой настойчивости, князь Андрей скоро стал настоящим ученым. С присущей русским способностью усваивать чужие языки, он легко изучил языки древнего востока, и так же свободно говорил на санскритском, еврейском и коптском, как и на французском, немецком и английском.

Смерть матери порвала связь его с Европой, и он отправился путешествовать. Побывал он в Египте, Греции и Ассирии, а потом уехал в Индию, где при помощи своих связей с теософическим обществом, вошел в сношения со старым, ученым брамином и сделался его учеником. Индус заинтересовался пылким, трудолюбивым и богато одаренным юношей, и однажды предложил князю познакомить его с одним из таинственных мудрецов, называемых Махатмами, которые занимаются тайными науками и из глубины своих недоступных убежищ управляют, как говорят, судьбами всего мира. Века протекают над ними, не касаясь их бесконечно длящегося существование.

Князь Андрей с благодарностью принял это предложение и покорно подчинился всем мерам предосторожности, как потребовал брамин.

Оба они уехали в Северный Индостан и несколько дней странствовали по Гималаям. Затем, однажды вечером, брамин завязал князю глаза и повел в подземелье, вход в которое так и остался неизвестным Андрею.

Долгие часы шли они по высеченным в скалах коридорам, разветвлявшимся во все стороны. Брамин снова закрыл ему голову шелковым капюшоном, и они стали подниматься по узкой лестнице; когда же, наконец, князь почувствовал, что чистый, свежий воздух пахнул ему в лицо и с него сняли капюшон, то он увидел, что стоит в саду, перед дворцом Атарвы, а сам ученый улыбаясь его приветствовал.