Бар «Дракон»

Но Горлопан знал свое дело. Туман обрушился со всех сторон и сразу исчез. В ветровое стекло ударили струи дождя. За дождем справа и слева виднелись редкие деревья и тусклые досчатые домики.

— Все правильно, — признал Нифнир, — к вечеру доедем.

Дмитрий попытался узнать места, но досчатые домики были такими стандартными, что это оказалось просто невозможно сделать.

— Где мы? — Спросил он.

— Впереди Москва, сзади Тула, в паре километров. Жалко, в апреле яблок нет еще. Обезьяны думают, что драконы питаются принцессами. Дерьмо Тромпа!.. Прости, рыцарь. — Нифнир включил дворники, прибавил газу и легко подрезал грязно-бордовый «Икарус». — Принцессы — гадость. Не пробовал, но уверен. А больше всего на свете я люблю тульские яблоки, чтоб желтенькие и с червячком.

Дмитрий поморщился. Яблоки он терпеть не мог, зато «принцессу», которая сидит у окна и на всех дуется, сожрал бы сейчас с превеликим удовольствием.

Милицейский вертолет протарахтел вдали, над горизонтом, усеянным белыми башнями новостроек Южного Бутова. Агабот усмехнулся: неужели Дракон вызвал ментов? Едва ли. Дракон знает, что все менты Москвы и Подмосковья лижут Агаботу пятки.

За мокрыми скелетами деревьев пряталась железная дорога. Деревья еще не прикрыли свои черные мослы листьями, но дорогу все равно не было видно — только басовитый грохот товарняков да трескотня электричек сообщали Агаботу, что железка никуда не делась, не сгинула среди древесных костяков. А раз железка на месте, то и кладбище тоже стоит, как стояло.

Стрелку забили недалеко от Бутовского кладбища, на прямом участке шоссе без названия возле какого-то озерца, тоже без названия. Шоссе шло из Южного Бутова через Новоникольское и оканчивалось тупиком. Метрах в трехстах на Юг виднелся поворот, за поворотом — тупик. Значит, Дракон со своей братвой приедут с Севера, не иначе. Агабот прибыл на стрелку за час до назначенного времени, занял позиции. Пятерых — в лесок, еще пятерых — за кучи строительного мусора, громоздившиеся между шоссе и озером. И еще двадцать человек ждут в лесу ближе к Новоникольскому: как Дракон с ребятами пройдут мимо них, Муравей звякнет на мобильный, сообщит. А потом зайдет с тыла.

«Дракон… — Усмехнулся Агабот в пышные желтые усы, — погоняло, как у Брюса Ли. Сашка-то Нуферов кина насмотрелся, вообразил, что может хумским ребятам стрелки назначать.» Агабот, один из основных хумских авторитетов, запретил себе думать о том, что погоняло «Дракон» может значить чуть больше, чем любовь к китайским дешевым боевикам. А ведь может, может! Собственное-то погоняло Агабот получил самым престранным образом: во сне к нему явился таракан. Точнее, Тараканище из детской сказки, огромный, больше слона, с длинными, в руку толщиной, усами. Тараканище явился к Агаботу, тогда еще — обитателю Икшанской малолетки Семе Дристуну, в самом чудесном сне, котрый только мог присниться опущенному. Сема стоял посреди степи, кругом шли мягкими волнами голубые холмы, а черное небо сияло звездами, большими, словно фонари на вышке. Таракан этот тронул Сему за плечо кончиком уса и сказал:

— Оглядись, браток.

Сема огляделся. Теперь вся степь была усыпана истлевшими костями. Почему-то обилие костей вовсе не испугало подростка. Прекрасный сон! В жизни Сема боялся всего и всех.

— Это кости твоих врагов, — пояснил Тараканище.

Сема сразу понял, что кости врагов могут появиться и наяву, но не задаром.

— Чего делать, дядя? — Спросил Сема.

— Скушай яичко, — и Тараканище подал Семе яичко на серебряном блюдечке, в серебряной же рюмочке. Рядом с рюмочкой лежала серебряная ложечка… Только само яичко выглядело подозрительно: фиолетовое, сморщенное и мелко дрожит. Сема поморщился, но съел яичко — ложечкой пользоваться не стал, а просто взял рукой и проглотил целиком, чтобы не растягивать сомнительное удовольствие. Как только он это сделал, в животе словно бомба взорвалась. Сон раскололся на кусочки. Последние слова Тараканищи потонули в сигнале побудки — Сема Дристун только одно слово расслышал четко: «Агабот». Слово непонятное, но хорошо запоминается.

Живот все еще болел, боль растекалась по телу, наполняя силой и злобой. К койке Семы подвалил толстый Веня Краб:

— Кемаришь, падла, а у меня боты не чищены.

Сема охнул было, но тут ему в голову пришла интересная идея. Все равно же Краб бить будет, так пусть хоть за дело…

И, не вставая, Сема врезал Крабу по лбу голой пяткой, благо спал на верхней койке. Краб отлетел, как легкий мячик, повалил нары. Нары подняли, зато Краб так и остался лежать. Крабовы кенты, Зяблик и Додик, бросились на восставшего чмыря с кулаками. Сема спрыгнул на этих двоих, оседлал Зяблика и пинком вырубил Додика. Потом так сжал ноги на Зябликовой шее, что тот задохнулся. Когда Краб и его два кента очухались, пора уже было бежать на развод.

День прошел тихо — месть предстояла ночью. Жиртрес Чангачгук получил, как обычно, дачку с воли: пачку масла, круг одесской колбасы, кубик сыра и мягкий батон. Батон он оставил себе, а сыр, масло и колбасу понес кидать в парашу. Чангачгук пытался жить правильно: сало-масло западло, колбаса известно, на что похожа, да и сыр чем пропах, тоже все знают. Но Сема его остановил:

— Давай сюда.

Чангачгук отдал, понимая, что после утреннего выступления Семе все равно не жить. Неожиданно Сема нанес толстяку правильный апперкот в висок и отобрал до кучи батон. Хавка исчезла быстро — Сема сам не заметил, как все смел. Боль в животе чуток поутихла. Казалось, зверь, поселившийся там, насытился и успокоился. Теперь можно ждать ночи.

После отбоя пришли четверо, Краб, Зяблик, Додик и Чангачгук. Сема не спал — стоял на своей койке на четвереньках и низко рычал.

— Во, уже раком стоит, — хмыкнул Чангачгук.

И тут Сема прыгнул, не переставая низко рычать. Чангачгук сразу лишился глаза и куда-то уполз. Додик остался со сломанной рукой, Зяблик скорчился на полу в луже крови — Сема проткнул Крабову кенту живот указательным пальцем. Самого Краба он вообще хотел убить, но внутренний зверь решил иначе: руки и ноги Семы работали сами по себе, все пальцы Краба были сломаны один за другим, а глаз вытек от страшного удара кулаком. Расправившись с врагами, Сема подбежал к тумбочке Краба, выгреб оттуда всю хавку и сожрал — две банки сгущенки, полбуханки ржаной черняшки с тмином и здоровый шмат копченого мяса. Кость, кажется, тоже сгрыз, даже не заметил, как это получилось. Зверь в животе остался доволен. Он велел Семе идти на койку и спокойно ждать ментов.