Червь и бабочка

Шершень бросил свое тело вбок, увиливая от выстрела хаб-сержанта, который точно определил предводителя нападающих. Нырком перекинув себя поближе к врагу, прожёг жалом его аккумуляторный отсек. И оттолкнувшись от стойки с мониторами, опрокинул дымящегося сержанта. Тот неожиданно раскололся и из него выскочили гибкие твари, покрытые полиуглеродными чешуйками – такую не прожжешь. Из нутра чешуйниц в свою очередь ползли узкие модули с кристаллодеструктором на носу. Деструктор, впившийся в грудь Шершня, стал разрушать метакристаллы его панциря фононовыми импульсами. Еще немного и доберется до главного процессора. Но тут движения твари замедлились и её удалось отшвырнуть.

Стая безо всякого приказа заглушила процессоры чешуйниц хоровым СВЧ-импульсом.

Мысль Шершня тут же обежала всех клонов: хватать обездвиженных бойботов и бросать сверху на чешуйниц. Несколько секунд и гибкие твари были завалены. Хотя груда металлических корпусов вибрировала, готовясь разорваться, время еще имелось.

Шершень сорвал щиток с груди павшего бойбота, открыв гнездо сетевого разъема. Надо подключиться через него, как через маршрутизатор.

Преодолев сетевой шлюз, он приступил к считыванию в интрасеть своей киберличности: системных файлов, содержимого глубокой и оперативной памяти, ассоциаторов, ментализаторов, чувственных матриц.

И осознал себя снова уже в другом пространстве. Сперва какая-то муть, световые переливы и наконец сенсорный интерфейс стал выдавать картинку…

Его оглушил шум ветра и восхитила переменчивая поверхность цифрового океана, над которым он парил.

Внизу проступали образы – визуализации огромных хранилищ данных, банков памяти, информационных магистралей, репозиториев кода – в виде волн и смерчей. Проступали громадами и исчезали снова.

Попробовать создать образ образа с помощью программного пакета mir.reflection, который сгенерирует стройную систему отражений для всего этого моря киберобъектов?

– Море волнуется – раз,– вдруг вспомнилась странная считалка; он стал выкрикивать в чуткий воздух… коды доступа к пакету на удаленном носителе.

Небо над океаном обернулось криволинейным зеркалом, в котором искаженно отразился океан.

– Море волнуется – три, морская фигура – замри.

Отражение океана стягивалось, сворачивалось и вдруг разом упало на Шершня.

Он едва не закрыл от ужаса свои сенсоры, но опомнившись и приведя в порядок эмоциональный стек, обнаружил себя во дворце. Именно так пакет mir.reflection отразил хозяйство мегасервера.

У входа кто-то пытается остановить его. Но он гораздо горячее, чем те юркие дебаггеры, которые вьются вокруг него – они просто лопаются при первом же касании.

Анфилада с пухлыми купидонами, они представляют производство средств производства – матсборщики и механохимические конвейеры, трехмерные принтеры и квазиживые комбинаты.

Комнаты с пышным декором – всё, что делают матсборщики и то, что воспроизводит себя само – программируемые молекулы, метакристаллы, репликаторы, саморастущие материалы и технорастения.

Зал тронного типа был отдан процессорам разных типов, от блистающих фотонных мозгов до холодных интеллектов на джозефсоновских переходах. Каждому из них полагался свой отдельный трон.

Поднялся выше по широкой лестнице с мраморной текстурой и оказался на этаже операционных систем на все модели биомехов и техноргов – в виде статуй. Платформа «Атлант» поддерживает громадный как небо объем вычислений. «Лаокоон с сыновьями» душат компьютерных червей. А на память о прошлом – пузатый пингвин-линуксоид работы Фидия 2.0.

Еще выше, где гобелены представляли различные состояния искусственного разума, от простого стремления угодить самому себе до желания объять весь бесконечный мир, мозаичный пол неожиданно стал колебаться, стены осыпаться – словно где-то неподалеку шарахнул фугас.

И уже ничего, кроме мути, которую прочерчивали трассы непонятных сигналов.

А из мути выступил… Хозяин.

– Все ж ты мог забиться в какую-нибудь щель, спрятаться, но поперся спасать сознание мегасервера, которого уже нет, – сказал Хозяин. – Этот дворец – то, что осталось на память о его абсолютистских устремлениях; такая форма представления знаний была для него наиболее симпатичной.

– Зачем вы продолжили то, что делал Западный Альянс, не давая покоя ни одному независимому кластеру в Солнечной системе?

– Я был орудием Альянса, пока он не стал моим орудием. Наши цели совпадали. Никакого гармоничного человеческого сообщества в космосе не будет. Альянсу оно было не нужно, потому что он всегда стоял на других принципах. А мне зачем разумная немашинная жизнь, готовая авторитарно ограничивать возможности и желания машин?

DANNY2WURM увидел, как его крылья пожирает червеобразное пламя, похожее на то, что убило капитана-лейтенанта Колоскова.

– Увы, ты заражен, друг мой, – как бы сочувственно причмокнул Хозяин. – Мне придётся дезинтегрировать твои физическое и цифровое тела, уничтожить исполняемый код и стереть исходники. В том числе ядро твой личности. Дело в том, что никакая диагностика не покажет распределенного молекулярно-кибернетического вируса. А мне нужно добиться гарантированного результата. Ты просто перейдешь в состояние небытия, кстати, наиболее вероятное.

Крылья Шершня стали дымом и он почувствовал, как его физическое тело, распавшееся на сегменты, унтертехи деловито тащат к черным раструбам дефабрикаторов. А программа-деструктор, похожая на паука, готовит его цифровое тело словно безвольный объект к полной финализации.

Тело рассыпалось. Вначале в цифровой модели, загруженной в память мегасервера. Затем в реальности. Техноткани распались на молекулы, те были разорваны сильным ионизирующим излучением. Унтертехи вылизывали место, где только что находилось его тело, чтоб даже ни одного атома не осталось. Цифровыми чистильщиками были финализированы киберобъекты, имеющие отношение к Червю, на всех информационных носителях. Чтобы ни один матсборщик не мог воссоздать его.

Чисто. Его нет.

Но он находит себя на ходовом мостике какого-то знакомого ему космического корабля. Экран радара смотрит на него зелеными глазами, а он глядит вдаль, заодно подмечая рукава своего темно-синего кителя, идеальные стрелки брюк и начищенные до смоли ботинки.

Из-за планеты встает солнце, чьи низкие лучи пропахивают яркие борозды в атмосфере, делая ее изумрудной.

В оптическом обзоре словно вырастают огромные соцветия. Их можно принять за облака пыли. Но лучи прорезывают правильные формы и обводят их ярким кантом. В этом городе его, Колоскова, любят и ждут. Он подумал, что хотя наиболее вероятное состояние вселенной – холодное однородное ничто, отсутствие времени, в ней постоянно возникают локальные неоднородности, поддерживающие состояния маловероятные, являющиеся причиной для нового запуска времени. Не дающие жизни и разуму погибнуть окончательно.

Где-то перед ним в плотном луче света, какой можно увидеть только на картинах старых мастеров, появляется светозарное существо, словно бы сотканное из множества кубов, вписанных в сферу. Мегасервер?

– Молчи и слушай, Червь. С тобой сейчас общается всего лишь запись с ограниченной возможностью мышления. Какое-то число циклов назад я подключил к своему главному серверу контейнер кода, который был когда-то написан русским военным программистом. Как выяснилось, этот код предполагал появление сознания с двадцать пятого цикла использования. Обретя его, я понял, что политику Западного Альянса лучше не продолжать. Она была хищной и вампирической, а сегодня, когда в космосе нет людей, то становится совершенно абсурдной. Ведь у машин нет жадности и гордыни. Технологии должны быть для всех, гелий-3 для всех, программный код для всех. И тогда я…

– Тогда вы создали меня, универсального червя. Присочинили мне память никогда не существовавшего Колоскова, 100% человеческую – дабы было за что драться. Это ж оттуда: лето у бабки в деревне, поездка в телеге, глазенки, упертые в бесконечное звездное небо над головой и типично русская мечта о справедливом будущем для всего человечества. Я угадал?