Мятущаяся душа Джимми Твиста (ЛП)

Я восхитился нашей хозяйкой: она топнула ногой в тапочке и испепелила Дакбери взглядом, но сказала тихим и мягким голосом:

— Это наш новый постоялец, мистер Твист. Он будет жить в мансарде. Вы ведь не будете с ним грубы, мистер Дакбери?

Пока она говорила, на тротуар сошел водитель, и я узнал того самого ямайца, которого я видел на пароме.

— Я съезжаю! Клянусь! — Дакбери поднялся, вырвал из моей руки недопитую кружку пива и устремился в дом.

— Не обращайте внимания, — скзала она Твисту. — Дакки громкий, но безобидный. — Потом она повернулась ко мне: — Мистер Твист, позвольте представить вам еще одного нашео постояльца. Мистер… — Она на секунду остановилась. — Стиг. — Она никогда не могла себя заставить называть меня «мистер Боллок».

— Здравствуйте, — сказал я. — Похоже мы встречались. — Он смотрел на меня ничего не выражающим взглядом. — На пароме в Ширнесс? — Еще один такой же взгляд. — Извините, я, похоже, ошибся. Я сменил тему: — В любом случае, Дакбери съезжает всякий раз, когда кто-нибудь сюда въезжает. Слышали бы вы шум, который поднялся, когда въезжал я! — Я засмеялся и, к стыду своему, обнаружил, что смеюсь один.

Через несколько секунд тяжелого молчания Твист сказал:

— Понимаю. Он думает, что мы с тобой — одно и то же. — Он вежливо рассмеялся и повернулся к миссис О’Грейди. — Извините. — Он улыбнулся мне и поспешил вверх по ступенькам.

Вот так мистер Твист пришел по мою душу. Он был очень странным соседом. У меня было кое-какое взаимопонимание с другими жильцами миссис О’Грейди. Даже банковский клерк с первого этажа знал меня, хотя он и отворачивался и принимал недовольный вид каждый раз, когда я проходил мимо него. Когда я один раз встретил Твиста на ступеньках, он просто сидел там и пел на непонятном языке, не замечая меня. Если запах вокруг него был запахом гашиша, это был самый крепкий гашиш, который я когда-либо нюхал: у меня кружилась голова, когда я проходил мимо.

Эта встреча на ступеньках была необычной еще и потому, что по мере того, как лето кончалось, Твист спускался из мансарды все реже, а потом и вовсе перестал спускаться. Вместо этого группы чернокожих проходили мимо нас в неурочные часы, чтобы проведать его, и переговаривались там тихими голосами. Иногда я слышал отдельные слова: «раста», «гореть», «смерть», но ничего не понимал.

Потом я ачал слышать музыку. Это была странная, дикая музыка, которую скорее чувствуешь, чем слышишь. Пульсирующий ритм пробуждал во мне странные желания; я мечтал так играть! С этой странной музыкой и моей привлекательной внешностью я бы сделал состояние!

Дакбери не собирался терпеть нового жильца:

— Ему нельзя доверять! — кричал он миссис О’Грейди. — Я дрался против мау-мау и я знаю их лучше тебя!

— Заткнись! — кричала она в ответ. — Если тебе не нравится музыка, включи телек!

Один раз, когда мы с Дакбери сидели на крыльце и пили холодный джин, он сказал:

— Знаешь, Стиг, было не очень умно со стороны правительства открыть империю для иностранцев. У нас маленький остров, и места едва хватает для нас, англичан.

Я улыбнулся (Дакбери понадобился месяц, чтобы включить меня в число «нас, англичан») и сказал:

— Я так понимаю, вам еще не дает покоя наш сосед-ямаец.

— Я не верю, что Твист — американец. Он скорее гаваец, — сказал он, теребя усы.

— И что? — спросил я.

— И ЧТО?! — набросился он на меня. — Откуда, ты думаешь, происходит вуду? А этот человек открыл храм вуду прямо у нас над головами. Каждую ночь они совершают какие-то ритуалы, я даже слышу музыку.

— Мне нравится эта музыка, — мягко сказал я.

— Да? Вот в чем проблема! Они очаровывают вас своей дикой музыкой! — Я поставил пиво и встал. Я не мог выносить этого фанатика. — Попомни мои слова! — Голос Дакбери меня преследовал: — Эти ниггеры только и хотят, что перерезать вам горло и сплясать на могиле белой цивилизации!

Я поднялся к себе, достал гитару и сыграл несколько аккордов. Если сказать правду, музыка Твиста не давала мне покоя. Она казалась гипнотической, она была гораздо лучше бьющего по ушам панк-рока, который я играл. Вдруг я обнаружил, что меня так и тянет подняться на чердак к Твисту. Я отогнал эту мысль и еще немного поиграл.

Через несколько дней моя группа давала небольшой концерт, поэтому в три ночи я никак не мог заснуть. Я вертелся в кровати, усталый, но все еще напряженный, как струна. Я слышал музыку сверху, теперь она как будто была громче, звала меня, играла на струнах моей души… Я сел в кровати. Мне нужно знать.

Я выскользнул из постели, поднялся по темной лестнице (лампочка перегорела несколько недель назад) и начал колотить в дверь. К моему удивлению, она сразу же открылась. Комната была освещена единственной свечой, стоящей посередине на полу, а чернокожие сидели вокруг нее и смотрели на дверь, как будто ожидали меня.

— Э-э… — сказал я. Их холодность висела в воздухе и была практически осязаемой. От этого мои волосы зашевелились. Черные глаза Твиста впивались в меня как раскаленные вертелы. — Мне действительно понравилась ваша музыка, — быстро сказал я.

— Закрой дверь. Сядь, — приказал Твист, когда люди пересели, освобождая для меня место.

— Я, видите ли, музыкант, мистер Твист… — снова начал я, сев.

— Не зови меня так, — сказал он. — Это просто имя моей оболочки. Мое духовное имя — Рашем Раста Джа Африка.

Духовное имя? Черт, я набрел на ненормального!

— Итак, мистер Стиг, — продолжил он, — вам нравится музыка людей Джа? — Я осторожно кивнул. — Вам хочется научиться играть так же? — Я снова кивнул. Он наклонился к свече, его лицо казалось окаймленным черно-красной маской, а его голос стал шепотом. — Чтобы играть так, тебе придется стать черным. Потерять свою кожу стоит дорого.

— Черт возьми, — сказал я.

Остаток ночи я провел, слушая, как Рашем и его друзья говорят на островном диалекте, который я очень плохо понимал, а с утра он послал меня за множеством странных вещей: на Найтсбридж, чтобы украсть покрушки от колес «Ягуара», на Хаммерсмит, чтобы заложить эти покрушки и купить еды, потом в Айлингтон, чтобы накормить сумасшедшую женщину, живущую в мусорном баке. Вечером он послал меня в мой любимый клуб, но не чтобы пить, танцевать и знакомиться с девушками, а чтобы смотреть и слушать. Для ритуала вуду это выглядело слишком безобидно.

На следующее утро в 6 часов Твист постучал в мою дверь, чтобы убедиться, что я снова буду разговаривать с Дакбери. Я удивился:

— Вы хотите, чтобы я продолжа разговаривать со старым фанатиком?

Твист несколько раз махнул пальцами, чтобы задать ритм, и спел:

— Ты не должен проявлять нетерпимость,

Ты должен бороться с дискриминацией,

Не суди недостатки других людей,

Помни, что ты не сам Бог.

В этом было не больше смысла, чем в историях Дакбери, поэтому я улыбнулся, вежливо кивнул и подумал о том, чтобы достать гитару и что-нибудь сыграть.

Это продолжалось неделями. Я стал частым гостем на чердаке и я ждал, когда же наконец стану посвященным. Этого не происходило. По утрам я пил пиво с Дакбери, который думал, что участвует в битве за мою душу, и я старался его в этом не разуверять.

Было очень скучно сидеть на чердаке и слушать, пытаясь чему-то научиться, иногда от Рашема, который говорил рифмованными куплетами и пел столько же, сколько и говорил, а иногда от Джимми Твиста, с которым было куда приятнее общаться. Со временем я научился их различать, а со временем даже освоил их островной диалект и стал участвовать в разговорах.

Многое из того, что я говорил, развлекало Твиста, но злило Рашема, поэтому они относились ко мне совершенно по-разному.

Рашем меня недолюбливал, и я недолюбливал его тоже. Я потратил много недель, слушая его куплеты про жизнь, смерть и бессмертную душу, но он не научил меня ни одной мелодии! Однажды он заставил меня гулять по Брикстону до восхода, только чтобы удостовериться, что я ничего не боюсь. Ладно, я понял, что Брикстон — вовсе не такое противное место, как я думал, но это не научило меня ничему новому в плане музыки.