Море серебрянного света

"Что ты делаешь? — обеспокоено спросила Флоримель. — Тебе трудно дышать?"

"Мне, более чем когда, нужно полное молчание, — сказала я ей. — Пожалуйста, ждите. И попытайтесь не двигаться, если хотите помочь."

Повернув ухо к щели, я прислушалась. Я слушала точно таким же способом, как тогда, когда разрешила моим чувствам улететь, но сузив фокус. Сейчас я хотела только звук, в любой форме, в которой могла воспринимать его. Я представила себе храм как двумерный лабиринт, и постаралась найти все воздушные потоки, летящие вдоль пути, который я нашла раньше. Наконец я услышала тихую возню и шепот из алькова. Описывая, как мне это удалось, я упрощаю, не из скромности — это было невероятно тяжело — но потому, что у меня нет времени описать все более подробно.

Как только я услышала ожидаемо слабые звуки, которые искала, я начала самую трудную часть. Я опять повернулась лицом к щели и тихо прошептала несколько слов, а потом последовала за ними. Увы, звуковые волны быстро рассеялись, не долетев даже до конца коридора.

Кто-то, я думаю Т-четыре-Б, слегка пошевелился у меня за спиной, но для моих жестоко напряженных чувств это оказалось рокотом океана. Я сдержалась, и не стала кричать на своих друзей. Вместо этого я попыталась еще раз.

Мне потребовалось почти два часа, и могло бы длиться вечно, если бы коридор, которым я пользовалась, не оказался почти пуст. Это все равно, как играть в самую сложную бильярдную игру во вселенной, передавая небольшую последовательность звуков из одного конца храма в другой — отражая ее от стен и заводя за углы; все зависело от почти микроскопической разнице в начальном направлении и от того, насколько мне удастся угадать направление движения ветра. И то что я, преодолевая головную боль, сумела это сделать, было исключительной удачей.

Услышать ответ было намного легче, хотя и заняло несколько мучительных мгновений. Никто, кроме меня, не мог услышать его — звук был настолько слаб, то я не услышала, а прочитала его.

"Кто это? — спросили меня. — Откуда ты знаешь имя Зунни? Откуда ты знаешь об Озлобышах?"

Трудно вести такие переговоры — могут потребоваться часы работы наугад — и опираться на истории, которые мне рассказали. Кроме того я не верила в терпение детей-Озлобышей. Все, что я хотела им сказать, я высказала в одном сообщении.

"Мы друзья Орландо Гардинера. Нас заперли в тюрьме храма. Они собираются нас пытать. Нам нужна помощь, прямо сейчас."

Ответа я не услышала. Снаружи заговорил стражник, разрушив тонкие пространственные трубки и движения.

Вот и все. Вероятность того, что они услышали мое послание и что-то смогут сделать, до смешного мала, но это единственный план, которые я смогла разработать. По меньшей мере в одном я оказалась права — дети-обезьяны действительно все еще прячутся в храме. И, несмотря на все, я сказала хоть кому-нибудь, что мы здесь, что нам нужна помощь. Нам не стало хуже оттого, что теперь наши жизни зависят от группы дошкольников. Хотя и не намного лучше.

Тем не менее, хотя Бонни Мей Симпкинс была счастлива услышать, что дети выжили, остальные не обрадовались, услышав насколько тонка ниточка, на которую я потратила столько времени и энергии, и на которой висят все наши надежды.

Я, однако, настолько устала и настолько плохо себя чувствовала, что если бы даже не Дред, а сам Сатана постучал в дверь камеры, я бы не испугалась. Я упала на пол и мгновенно уснула, несмотря на барабаны, стучавшие в голове. Сейчас я проснулась, но ничего не изменилось. Моя голова все еще болит, и страх настойчиво бьется во мне. Бедный Пол Джонас, один, подвергается бог знает каким пыткам. Остальные ждут смерти — или худшего. Мы ждем Дреда. Возможно я не добилась ничего — возможно я потерпела поражение, как ведьма. Но по меньше мере я сделала… что-то.

Если я скоро умру, то это будет небольшое утешение. Очень маленькое.

Код Дельфи. Закончить здесь.

ОН был связан и абсолютно беспомощен, спина притянута к каменному столу, и он чувствовал себя так, как будто при малейшем прикосновении живот лопнет. В дымной, освещенной только факелами комнате желтое лицо Пта плавало над ним, как неяркое солнце.

— Удобно?

Пол дернулся в веревках, которые уже натерли кожу на запястьях и щиколотках. — Зачем тебе все это надо, Уэллс?

— Потому что я хочу знать. — Пта выпрямился и сказал стражнику, который связывал Пола. — Позови Узерхотепа.

— Но я сам ничего не знаю! Как ты можешь пытать того, кто не знает то, что ты хочешь от него узнать?

Роберт Уэллс покачал головой, насмешливо печально. — О, конечно не могу. В любом случае это не настоящий мир, Джонас. Это кое-что значительно более сложное — и более интересное.

— Действительно интересное, особенно если твоему новому хозяину не понравится то, что ты сделаешь со мной, и он убьет тебя.

Его похититель рассмеялся. — О, не беспокойся, я оставлю ему с чем поиграться. Но вначале мы попробуем несколько своих фокусов. — Послышались шаги и он поднял голову. — А, вот и главный фокусник, собственной персоной.

— Я живу, чтобы служить тебе, о Повелитель Белых Стен. — Человек мог быть молод или стар — в затемненой комнате было плохо видно, к тому же лицо незнакомца было мясистым, но гладким. Он не был толстым — хотя под необычайно белой кожей перекатывались чудовищные мускулы — но каким-то округлым, почти женственным, и с бесполым взглядом евнуха.

— Узерхотеп — особая личность, — торжественно сказал Уэллс. — Э… черт побери, что за слово? Тут есть такая маленькая змея, которая все время говорит мне в ухо и почти никогда не замолкает, я уже устал ее слушать. А, правильно, керихеб. Особый жрец.

— То есть палач, — прервал его Пол. — А ты — заносчивый ублюдок, и еще преступник, Уэллс. Как это переведет на египетский твоя змея-переводчик?

— Ты и так знаешь перевод. Это… бог. — Роберт Уэллс улыбнулся. — Но Узерхотеп обладает намного большими талантами, чем любой палач. Он лектор-жрец. То есть маг. И он поможет тебе рассказать все, что ты знаешь. И все, что не знаешь, тоже.

Узерхотеп подвинулся ближе, поднимая руки над ничем не защищенным животом Пола. Пол вздрогнул, жрец нахмурился, но его взгляд остался таким же пустым, как стеклянный взгляд рыбы.

Нет, акулы, с ужасом подумал Пол. Того, кто использует зубы только потому, что они и него есть.

— Нет необходимости корчиться заранее, — сказал ему Уэллс. — Боль — самая маленькая часть процесса. Кстати, я потому и посадил к тебе пару приятелей, чтобы ты пораскинул мозгами. Нет, Узерхотеп наложит на тебя заклинание, и ты запоешь, как канарейка.

— Ты слишком долго пробыл здесь, Уэллс, если думаешь, что какое-то египетское мумбо-юмбо заставит меня сказать хоть что-нибудь. — Он, несмотря на веревки, поднимал голову до тех пор, пока не сумел увидеть бесполое лицо Узерхотепа. — Ты код, ты это знаешь? Ты даже не существуешь. Ты — мнимая величина, последовательность номеров в большой машине.

Уэллс хихикнул. — Он не может слышать то, что не соответствует симуляции, Джонас. И это ты, кто мало что понимает, если думаешь, что это… мумбо-юмбо на окажет на тебя никакого воздействия.

Узерхотеп наклонился. Чрез мгновение он выпрямился, в его руке свернул длинный бронзовый клинок, скорее напоминающий опасную бритву, чем кинжал. Прежде, чем Пол успел что-то сделать, жрец уже полоснул его по груди. Узерхотеп успел сделать три неглубоких надреза, прежде чем Пол почувствовал жгучую боль в первом.

— Ублюдок!

Не обращая внимания на Пола, Узерхотеп поднял с пола кувшин, вылил на грудь Пола немного черной и липкой жидкости, и втер ее в разрезы. Грудь полыхнула огнем, Пол даже не мог кричать.

— Я думаю, что эту пасту, скорее всего, делают из семян мака, — заметил Уэллс. — Что-то вроде примитивного опиума, чтобы помочь тебе увидеть сны. О, они подходят к делу серьезно, со всех сторон — немного науки, немного магии, немного боли…