Мила 2.0

Кровь из моей руки не шла. В моей коже была огромная зияющая дыра, но крови не было. Крови не было. Крови не было, потому что вместо нее была тонкая красная пленка, которая порвалась, и поэтому из раны сочилась, стекая вниз к локтю, отвратительная молочно-белая жидкость.

И это еще было не самое худшее. Внутри раны, внутри меня, была прозрачная трубка с зигзагообразной трещиной, похожей на крошечные сжатые челюсти. А внутри нее? Нечто похожее на провода. Тонкие серебристые проводки, скрученные в двойные спирали вроде тех, что мы изучали на биологии.

Нет. Нет, нет, нет. У меня галлюцинации. В конце концов, я ведь ударилась головой — и теперь у меня галлюцинации. Это было единственным разумным объяснением.

Я отдернула руку и перевела взгляд с испуганного лица Кейли на потрясенное лицо Хантера. Правда, если у меня были галлюцинации, то и у них тоже.

Мои волосы хлестнули по воздуху, когда я покачала головой. Я ничего не понимала.

— Я… Я не… Это… Кейли? — Я протянула к ней руку — другую, нормальную. Но она только отшатнулась.

— Тише, Мила, все хорошо. Давай отведем тебя обратно в машину, — сказал Хантер, осторожно обхватывая меня за талию. — Ты сможешь идти, если облокотишься на меня?

— В больницу, — выпалила Кейли, — ее нужно отвезти в больницу.

Я замотала головой:

— Нет, не надо в больницу! Как я пойду в больницу, когда…

Мы все снова посмотрели на мою руку, и каждый смог закончить предложение про себя. Как я могла идти в больницу, когда я такая… ненормальная? Где мне начнут задавать вопросы, на которые я не смогу ответить.

— Никаких больниц, — непреклонно повторила я. — Нет, нет и еще раз нет!

— Хорошо, успокойся. Кейли? Кейли! Ты не могла бы нам тут немного помочь? Иди последи секунду, чтобы она не упала.

В первую секунду я подумала, что Кейли сейчас откажется. Она выглядела готовой дать деру.

— Ладно. — Кейли встала сбоку и обвела руку вокруг моей талии, фактически не прикасаясь ко мне; в ее движениях сквозило отвращение.

Убедившись, что Кейли меня поддерживает, Хантер стянул с себя черную толстовку, под которой оказалась тонкая серая рубашка. Он осторожно обернул мою рану толстовкой. В отличие от Кейли, его движения были уверенными и спокойными. Он даже не поморщился.

— Ну вот, пока что этого хватит. — Он мягко забрал меня у Кейли, крепко обхватил рукой за талию и повел вверх по склону.

Дорога домой прошла в таком же молчании, как и дорога из школы. Все время, пока мы ехали, Хантер бережно держал мою руку в своих ладонях и смотрел на меня с непроницаемым выражением лица. Вероятно, стараясь скрыть свой ужас от того, что я оказалась каким-то непонятным уродом, ужас, который вторил моему собственному.

Кейли за весь путь не произнесла ни слова. По сути, она на нас даже ни разу не взглянула.

А я только и думала: нет крови.

К тому моменту, когда мы свернули на нашу подъездную дорожку, мне отчаянно хотелось сбежать от ребят, несмотря на то что к моему сердцу на паучьих лапках подбирался страх. Потому что если у кого-то и были ответы, то у мамы. И в то время, как один голос во мне требовал этих ответов, другой голос, тихий, глубоко внутри, шептал, что, возможно, мне лучше этого не знать.

Я спешно пробралась к дверце, прежде чем кто-то успел хоть что-то сказать, бросила: «Пока», — и вывалилась навстречу вечернему воздуху. По телу вдруг пробежал озноб. Но даже если второй голос был прав, это не имело значения. Мне нужно было узнать правду.

Вбегая в домик, я сказала себе: Мила, не делай из мухи слона. Мама все объяснит, и все будет хорошо.

Даже если бы я специально попыталась себе соврать, я бы вряд ли оказалась дальше от истины.

Глава восьмая

Тихо закрыв за собой дверь, я остановилась в прихожей и в оцепенении уставилась на клетчатый зелено-коричневый диван, не видя его. Жалея, что не существует способа отмотать мою жизнь на час назад. И стереть этот час.

Моя правая рука лежала поверх толстовки Хантера. Если б только я могла стереть то, что находилось под ней. Слева послышался шорох, напомнивший о том, что человек, у которого есть ответы, всего в нескольких шагах от меня.

Сделав глубокий вдох, я толкнула белую дверь, отделявшую кухню от остальной части дома, и застала маму роющейся в кладовке с белыми стенами.

Глядя на ее стройную фигуру, облаченную в джинсовый костюм, на то, как она переставляет коробки с хлопьями и контейнеры, как будто сегодня самый обыкновенный день, мне вдруг захотелось встряхнуть ее. У меня рука выглядит как в кошмарном сне, а она ищет, чего бы перекусить?

Когда мама обернулась, держа в руке пакетик своих любимых сушеных ананасов, она улыбнулась и сказала:

— Привет, солнышко. Как дела в школе?

Я просто стояла перед ней, безмолвно вглядываясь в знакомое лицо. Так трудно было понять и поверить в то, что когда-то, где-то мама начала что-то от меня скрывать. Но когда? Почему?

Может, она хотела оградить меня от чего-то, чего я не смогла бы, по ее мнению, понять? Не то чтобы это имело значение. Я почти физически ощущала, как под тяжестью ее лжи рвутся непрочные связи, возникшие между нами после вчерашнего примирения.

К тому времени, как я открыла рот, чтобы задать вопрос, ее проницательный взгляд упал на кофту, обернутую вокруг моей руки. Кофту Хантера.

— О нет, — выдохнула она и прикрыла глаза, как будто пытаясь абстрагироваться от увиденного. Ее резкий вдох, предвестник плохих новостей, пронзил воздух. Но, когда она открыла глаза, передо мной снова оказалась ко всему готовая, деятельная мама. Та мама, которая охотилась с фонариком на странные звуки в ночи. Мама, которую ничто, даже понимание, что ее только что поймали на лжи, не могло потревожить.

— Покажи мне.

«Покажи мне»? Она что, не видит, что все делает неправильно? Она должна была сказать мне, что все будет в порядке.

Почему она этого не говорит?

— Покажи мне, — повторила она громче, когда я не шевельнулась.

Я медленно протянула свободную руку и развязала толстовку Хантера, которая свалилась на пол, выложенный веселенькой сине-белой плиткой. Вопреки моему страстному желанию, торчащие из моей руки инопланетные детали никуда не исчезли. Белесая жидкость течь перестала, но изогнутые провода, пластик — все это было на месте, словно внутренности механической игрушки.

Мама ахнула.

— Что случилось? Чтобы получить такое повреждение, нужно было врезаться во что-то острое на невероятно высокой скорости!

Когда мама сказала про «что-то острое», в моей голове возникли слова Кейли.

Я была уверена, что ты упала на этот кусок металлолома.

— Меня выбросило из кузова пикапа Кейли, — пробормотала я, но мама не слушала. Она была слишком занята изучением моей руки. Я пристально разглядывала ее лицо в поисках хоть каких-нибудь признаков того шока, который испытала я, впервые увидев свою рану. Шока, который я все еще чувствовала. Но я заранее знала, что ничего не найду. И оказалась права. Никаких возгласов неверия, всхлипываний, криков ужаса. Ничего, указывающего на то, что устройство моей руки для нее новость.

Вспыхнувшая было надежда, что, может быть, каким-то образом окажется, что мама не знала об этом, не знала, что моя рука совершенно ненормальная, а не просто забыла сказать об этом мне, в ту же минуту задохнулась в моей груди.

Мамина грудь под мягкой голубой футболкой поднялась и опустилась. Она потянулась к моим рукам.

— Мила, я знаю, что тебе тяжело, но мне нужно, чтобы ты меня выслушала.

Я позволила ей взять меня за руки. И стала ждать. Ждать объяснения, которое могло бы придать этому всему какой-то смысл. В конце концов, должно было быть простое, логичное объяснение. Должно было.

По маминым щекам разлилась несвойственная ей бледность.

— Сколько человек это видели? — требовательно спросила она. Когда я только молча уставилась на нее, ошарашенная ее реакцией, она схватила меня за плечо и даже встряхнула. — Сколько?