Слово шамана

последние несколько верст все они оказались безлюдными. Татарские сотни сулешевского рода, двигаясь по сходящимся к единому центру путям, двадцать первого сентября вышли к высоким рубленым стенам Чернигова и, рассыпавшись на отдельные десятки, закружили вокруг, подобно стае мошки, налетевшей на бурого медведя.

Татары рыскали по опустевшим домам обширной ремесленной слободы, прозванной в народе Третьяком, прошлись по приболоченному Подолу в низинной пойме Десны и Стрижня, заехали в распахнутые ворота храма Воскресения Господня, но и там не обнаружили ничего ценного. Семиярусный липовый, покрытый розовым лаком иконостас их не привлек, а истово молящегося, не обращая внимания на ворогов, батюшку добродушные от уже набранного богатого полона степняки пожалели. Судя по всему, о приближении степных разбойников горожане успели прослышать заранее и ныне прятались за бревенчатыми укреплениями окруженной рвом цитадели.

Кое-кто из всадников приблизился к стенам слишком близко – и из темных зевов бойниц угрожающе Рявкнули пушки, осыпав землю каменной картечью.

Татары шарахнулись на безопасное расстояние, и принялись успокаивающе размахивать руками, громко предлагая:

– Сдавайтесь, русские! Сдавайтесь, все равно мы все порушим! Сдавайтесь, живыми останетесь!

Однако черниговцы не удостоили их никаким ответом, и степняки снова разъехались, рыская по брошенным домам в поисках хоть чего-нибудь ценного.

Сжечь стоящие вблизи крепостных стен постройки горожане не успели – уж очень нежданно налетели крымские разбойники – а потому высокие избы и жердяные изгороди могли теперь послужить укрытием для снующих внизу татар. Но воеводу князя Андрей Васильевича Можайского сейчас больше всего беспокоила не слобода, а конные дозоры, что отправились стеречь литовскую границу к самому Днепру.

Братья-славяне литовцы, даром что говорили и писали на одном с московитами языке, молились православным образом и привечали общих предков, но вели себя хуже диких волков, что ни год норовя перейти на русский берег, пожечь деревни и посады, захватить полон и удрать назад, пока не подошла боярская кованая конница. А где-то раз в десять лет через Днепр и вовсе переходила рать в десятки тысяч воинов, окружала город и пыталась принудить его изменить клятве на верность русскому царю, раскрыть свои ворота перед княжескими наместниками.

Потому-то и стерег Андрей Васильевич не восточные окраины волости, где мирно растили хлеб тысячи смердов, а беспокойные Днепровские берега. Потому и проворонил подход крымского войска. Хорошо хоть, примчался пополудни мальчишка перепуганный, прокричал про татар, отца с матерью схвативших, да и забился в детинце в самый темный угол, более ни с кем не разговаривая и от еды с питьем отказываясь. Успели сбежаться в крепость ремесленные люди, не попались под волосяной татарский аркан. Стало быть, миновало.

Андрей Васильевич воеводствовал в городе, можно сказать, по наследству. Прадед его, Сергей Иванович, семьдесят лет тому назад вместе с Черниговым