Слово шамана

е товар свой дорогой стремились не в слободах ремесленных, торговых, да подольских держать, а за стены крепкие крепостные спрятать. Особливо своего добиться пытались те купцы, что через Чернигов торговали постоянно, склады и сараи их не пустовали никогда, а потому и опасность каждая хоть каким-то, но убытком грозила постоянно.

В первые ряды тут выходили купцы как раз греческие. Будучи единоверцами, жили они, однако, в землях басурманских; товары все норовили увезти в земли османские да и людьми казались странными и скользкими. Во всяком случае, дела свои торговые греки не останавливали ни на день, сколь страшные войны и моры в здешних краях не творились.

Князь, желая справедливость общую соблюсти, пытался склады в местах защищенных по общему равенству распределить: и купцам московским, и грекам, и схизматикам в равной мере. Однако греки справедливость оную воспринимать не желали, пытаясь путями окольными льготы лишние получить.

Любовь воеводы черниговского к дочери мимо их внимания не прошла, а потому подношения и уговоры свои они именно Софье адресовали, на честность княжескую надеясь. Подарки, дочерью принятые, отнимать Андрей Васильевич не станет, серебро купцы сами не примут, а потому придется князю Можайскому о новых снисхождения торговаться.

Черниговский воевода расстегнул крючки юшмана – туговат стал, туговат. Однако же доспех воинский – не кафтан домашний. Надставить не просто, расстегнутым не поносишь. Может, иной раз и обедать не стоило бы?..

– Папа, папа! – первой по лестнице сбежала дочка, и князь понял, что вразумить ее окажется не просто. – Ты посмотри, какое мне дядя Галанис колье подарил!

Сарафан обнажал грудь довольно широко, и Андрей Васильевич увидел, как на чуть смугловатой, загорелой коже дочери лежит широкое колье с коричневатой эмалью, покрывающей золото, с большими белыми эмалевыми лепестками и светло-голубыми сердцевинами, в цвет софьиных глаз.

Да, такое колье он, пожалуй, дочке бы купил.

– Сколько Галанис запросил?

– Так подарок же, папа!

Князь в очередной раз подумал, что покупка по десятикратной цене все равно бы дешевле обошлась, но промолчал – к чему девчонку огорчать?

– Мать-то где, Софья? Пусть велит на стол накрывать. Сейчас и Глеб подойдет...

Глеб тоже был единственным уцелевшим сыном из трех родившихся. Увы, все трое, увидевшие свет после свадьбы, оказались слабыми, и двое мальчиков не пережили первой годовщины. Зато окрепшего Глеба не брали ни холера, ни холод, ни литовские стрелы.

– Садись, Андрей Васильевич, – спустилась сверху жена. В трех одетых поверх друг друга платьях и темном убрусе она казалась дородной дамой, однако впалые, густо нарумяненные щеки доказывали, что на самом деле княгиня не так уж и упитанна. – Сейчас подавать начнут. Гостей сегодня не ждешь?

– Да уж и не знаю ныне, – князь мягко, одними губами расцеловался с супругой. – Греки-то ушли, али меня поджидают?

– Ушли, Андрей Васильевич, ушли. Откушай спокойно.

Из-за татарской осады ни сотники боярские,