Печать на сердце твоем

ним — не бабкина внучка, а сама старая Гауза. Впрочем, и это не очень удивило. Он сам стал кметом в двенадцать, а Ластивку, наверно, с младых ногтей ворожбе учили. Пару раз, во время коротких привалов, он искоса поглядывал на свои руки. Нет, хвала Матери Болот, еще не светятся! Выходит, чаклуны видят человека именно так?

Сама девчушка ничего не рассказывала, но из ее вопросов Згуру стало ясно, что Ластивка слыхала и об Ичендяке, и о его делишках. Лишь когда он поведал о яде, которым были напоены «жала», девчушка сердито нахмурилась.

Когда же речь зашла о кувшине, ее лицо слегка побледнело, а у рта легли неожиданные, совсем взрослые, складки.

Черемош заметил их еще издали, бросился вперед, но, не добежав десяти шагов, замер. Стало ясно — он ждал кого-то другого. Згур прикинул, каким светом светится чернявый, и вновь пожалел парня.

— Это Ластивка, — пояснил он, когда они поравнялись. — Она нам поможет… Попытается…

На лице парня все можно было прочитать без всякого чаклунства. Ластивка покачала головой:

— Ты напрасно ругал ее, Черемош. Она слышала, и ей стало хуже…

Челюсть у чернявого отвисла, и Згур понял, что девчушка не ошиблась.

— Но… — Лицо Черемоша дернулось, словно от боли. — Я… Я не хотел! Просто…

— Она не виновна в том, что случилось, — как и вы все. Згур, эту девушку нужно вынести наверх.

Уладу уложили на сложенный вдвое плащ. При свете дня лицо девушки уже не казалось серым. Оно было желтым, с черными пятнами под глазами и у побелевших губ. Можно было подумать, что Улада уже мертва, и мертва не менее суток. Не выдержав, Згур прикоснулся к запястью. Пульс бился — еле заметно, почти неслышно.

Ластивка между тем занялась мешком. На траву легло что-то большое и круглое, со странными бляшками по обшитым кожей краям. Затем — тяжелый балахон, тоже кожаный, расшитый цветным бисером. А следом пошли камни — белый, черный, серый и какой-то пестрый. Последней появилась чаша, большая, тонкой румской работы, с красными узорами по черным бокам.

Спрашивать Згур не решился. Похоже, девчушка свое дело знает. Между тем Ластивка занялась крючком. Прикасаться руками не стала, но разглядывала долго, со всех сторон. И лишь после этого подошла к Уладе. Тонкие ладони замерли над неподвижным лицом, затем Ластивка осторожно провела руками над грудью, после чего резко тряхнула ладонями.

— Серебро у вас есть?

— Сколько ты хочешь? — Згур потянулся к поясу, где висел кошель, но девчушка покачала головой:

— Не мне. Надо будет кое-что купить. Но прежде…

Она задумалась, темные глаза смотрели на Уладу. Затем последовал тяжелый вздох:

— Я еще плохо умею, может не получиться. Но если не попробовать, к утру она умрет… Мне нужна помощь. Вы готовы?

— Я? Да все, что нужно… — Черемош вскочил, подался вперед. Ластивка улыбнулась.

— Хорошо. Пойди в село, там в доме под соломенной крышей живет дед Карас. Купишь у него черного петуха. Он будет предлагать тебе других, но ты купи обязательно черного, с черным гребнем. И не торгуйся.