Революция 2. Начало

— Есть варианты! — перебил его Бессонов. Из кармана пальто появился серебряный портсигар. На крышке блестел золотом вензель «Б.Е.С.». — Вот, — выудил Эжен папироску из левой половинки. — Абсолютно неотличима от обыкновенной. Ни запахом, ни цветом, ни ароматом не разнится! И табак дорогой, — важно закончил Евгений Степанович, — не грех и министра угостить!

— Он не курит, — хмуро откликнулся Шломо. — А что там? Яд?

— Какой-то ты кровожадный стал, Соломон, — менторским тоном отчитал его Бес. — Никакого летального исхода! При одной затяжке — паралич, а если больше — крепкий и здоровый сон без сновидений.

— Не то все это, — протянул Шломо и брякнул парабеллум на стол. — А вдруг он Орла с собой не носит? Пытать его, что ли?

— Я не перестаю удивляться! — всплеснул руками Бессонов. — Ты тут в Петрограде в кого превратился? Пытать! Да и сам посуди: разве кто в здравом уме такую фигурку без присмотра оставит? С собой он Орла носит, к гадалке не ходи!

— А если нет? Если не носит? — закипел Шломо. — У нас если и будет шанс подобраться к Керенскому, то только один!

Бессонов теребил рыжую бородку и ждал, пока гнев компаньона сойдет на нет. Соломон перестал дергать веком и уткнулся носом в кофейную гущу.

— И что ты собрался делать? Колени ему прострелить? — примирительно спросил Бес.

Шломо молчал.

— Ладно, хватит там будущее разглядывать, — хохотнул Бессонов. — Попробую я одну микстуру заболтать. Навроде той, венской, только посильнее. Глядишь, и Орлу успеем клюв заткнуть. Клин-то ведь клином вышибают, а, Шломчик?

Соломон не верил ушам.

— Это возможно, Эжен? — Надежда крохотной искоркой затеплилась в нем. Провальное предприятие обретало шансы на успех.

— Попытаться можно, — подмигнул Бессонов. — Времени займет и средств. Да и гарантий, правда, никаких. Но у тебя всегда останется запасной вариант с коленями! — поддел компаньона Бес и снова коротко хохотнул. — Ну да это успеется, как я понял. Когда осквернением займемся, гробокопатель?

Соломон поморщился от очередной шпильки и фыркнул:

— Поедем! Мне еще мобиль надо сторговать!

— Бедствуешь? — ехидно улыбнулся Бес.

— Достать мотор теперь большая сложность, — развел руками Соломон. — А топливо к нему — еще большая.

— Дерзай, Шломчик. Я в тебя верю, — с хрустом потянулся Бессонов. — А я пока высплюсь с дороги. На правах гостя кровать за мной?

Возражать Соломон не стал.

***

Черный «Де-Дион» рассекал морозный воздух. Промерзший за зиму Петроград подставил робким лучам солнца свои бока, распахнул затихшие улицы. Не было ни трамваев, ни экипажей. Не было даже штатских — разрозненные группы в серых шинелях бродили по мостовым. Молчаливые, растерянные, хмурые солдаты напрочь позабыли про тротуары.

Лавируя меж праздными бойцами и обгоняя редкие, похожие из-за солдатских штыков на гигантских ежей грузовики, Рождественский мчался к Таврическому.

Сергей Петрович гнал всю ночь. Новости, припасенные для Керенского, необходимо было доставить как можно скорее. Благо красный флаг, прикрепленный у левой фары, служил лучшим пропуском — за весь путь от Царского Села машину ни разу не остановили.

В похожем на форпост дворце Керенского не оказалось. Битый час потратил Рождественский на расспросы. Наконец, истрепав остаток нервов, он выяснил, что Александр Федорович вместе с Родзянко, Милюковым и князем Львовым уехали в дом за номером двенадцать по Миллионной улице. Что понадобилось свежеиспеченному министру юстиции Временного правительства в его первый трудовой день в доме княгини Путятиной, внятно объяснить Рождественскому так никто и не смог.

Через полчаса «Де-Дион» встал у особняка на Миллионной.

— Где Керенский? — Рождественский вихрем ворвался в просторный холл. — У меня срочное дело к министру!

— Они в гостиной-с, — промямлил растерявшийся лакей, поднимая глаза к потолку.

Рождественский бросился к лестнице.

— Постойте! — уже на втором этаже нагнал его лакей. — Вам нельзя туда! Совещание-с! Здесь великий князь! — благоговейным шепотом добавил слуга. — Михаил Александрович!

Рождественский застыл у входа в гостиную. Сквозь неплотно прикрытую дверь доносился голос Керенского.

— Ваше высочество, — жарко говорил он, — мои убеждения — республиканские. Но сейчас разрешите вам сказать как русский — русскому. — Александр Федорович сделал эффектную паузу. — Павел Николаевич Милюков ошибается. Приняв престол, вы не спасете Россию. Наоборот! Перед лицом внешнего врага начнется гражданская внутренняя война, — баритон Керенского заливал гостиную до краев. — Умоляю вас во имя России принести эту жертву! С другой стороны, я не вправе скрыть, каким опасностям подвергнетесь вы, приняв престол, — снизил тон Александр Федорович. В голосе мелькнули зловещие нотки. — Во всяком случае, я не ручаюсь за жизнь вашего высочества.

Рождественский отмахнулся от протестующего лакея и приник к узкой щели. В растерянном мужчине трудно было узнать младшего брата императора. Михаил Александрович провел дрожащей рукой по лысеющей голове. Пальцы великого князя оттопырили ворот, будто ему стало трудно дышать.

— Мне нужно подумать, господа, — неровно дернулась щеточка усов. — Михаил Владимирович, — обратился Романов к Родзянко, — пройдемте в соседнюю комнату.

Председатель Временного комитета Государственной думы подскочил с кресла и, грузно переваливаясь с ноги на ногу, ушел вслед за великим князем.

В гостиной повисло напряженное молчание.

— Александр Федорович! — нарушил его Рождественский, заглянув внутрь.

Невзирая на удивленные взгляды членов Временного правительства, Керенский пружинистым шагом выскочил в коридор. Лицо Александра Федоровича поминутно морщилось от накатывающей волнами боли, но Керенский был радостен и бодр. Казалось, выключи свет, и будет заметно, как по его коже пробегают электрические разряды.

— Вы подоспели очень кстати, Сергей Петрович! — подал для рукопожатия левую руку Керенский. Глаза светились разноцветным сиянием. — Стали свидетелем знакового для России события — заката монархии!

— Государь отрекся? — выдохнул Рождественский. Мысли об этом посещали бывшего подполковника, но столкновение с реальностью потрясло до глубины души.

— Точно так! И этот не устоит, — уверенно произнес Керенский. — Да черт с ними, в газетах почитаете, — махнул он рукой. — Скажите лучше, что там в Царском?

Рождественский показал Александру Федоровичу офицерский планшет с нарисованной схемой:

— Васильев все верно изложил. — Палец Рождественского ткнул в западную окраину Александровского парка. — Сруб здесь, вроде как церковь недостроенная. Внутри часовня. — Сергей Петрович победно улыбнулся. — Там он.

— Есть чем записать? — вскинулся Керенский.

Рождественский выудил из планшета блокнот и карандаш и протянул Александру Федоровичу. Тот бросился к подоконнику и склонился над бумагой.

— Так, — бормотал Керенский, покрывая листок колкими грифельными строчками. — Расследование по делу об убийстве Распутина прекратить. Во избежание возможного осквернения, — подмигнул он зеленым глазом Рождественскому, — приказываю перезахоронить Григория Распутина-Новых, не предавая места огласке. Подателю сего оказывать всяческое содействие. Что еще? — задумался Александр Федорович.

Рождественский пожал плечами.

— Сергей Петрович! — заглянул ему в глаза Керенский. Рождественский еще раз невольно поразился перемене — радужки Александра Федоровича вновь сделались карими. — Организуйте все в лучшем виде. Людей и транспорт возьмете в Петросовете. К гробу никого не подпускайте и доставьте в город. Я хочу лично его вскрыть.

— Как скажете, Александр Федорович, — послушно ответил Рождественский. В глубине души он был даже рад. К покойникам он всегда относился с должным пиететом. Добавлять к и без того увеличившемуся за последнее время списку грехов еще и это святотатство отчаянно не хотелось.