Революция 2. Начало

Керенский же будто вовсе не чувствовал усталости. В попытках уследить за событиями в Петросовете и Временном комитете Думы он метался по корридам Таврического дворца. Лиц Александр Федорович уже не замечал. Словно механический человек, он переставлял гудящие ноги и шел по одному ему ведомому курсу от кабинета к кабинету, от зала к залу.

Неожиданно в полутемном коридоре путь ему преградила тщедушная фигурка. Небритое, изможденное лицо. Обвисшие усы. Мятая одежда. Больные, блестящие лихорадкой глаза. В ссутуленном человечке Александр Федорович с трудом узнал вдруг министра Протопопова.

— Я пришел к вам по собственной воле, господин Керенский, — бесцветно прошелестел он. — Арестуйте меня.

Керенский на мгновение опешил. Главный преступник свергнутого режима умудрился неузнанным пробраться в сердце новой власти. Министру явно везло.

— Идемте, Александр Дмитриевич, — взял себя в руки Керенский. — Я отведу вас в безопасное место.

Им удалось одолеть половину пути до охраняемого кабинета председателя Думы, когда Протопопова узнали.

— Палач! — крикнул кто-то. — Граждане, Протопопова схватили!

Вмиг вокруг образовалась толпа зевак. Среди них становилось все больше перекошенных злобой лиц. Плевки и тумаки посыпались на бывшего министра.

— Убийца! Сатрап! Душегуб!

Керенский понял, что еще немного — и озлобленная орава кинется, растерзает Протопопова. На счастье, в конце коридора возник Рождественский. Могучим броненосцем он разрезал волнующееся людское море.

— Не сметь прикасаться к этому человеку! — крикнул Керенский и стиснул в кармане Орла. Глаза Александра Федоровича вспыхнули разноцветным огнем. Боль жарким капканом сдавила кисть. Он до крови закусил губу.

— Как вы? — обеспокоенно спросил подоспевший Рождественский. Вид Керенского ужасал. Бледно лицо кривилось мукой. Глаза полыхали. Левая рука была поднята верх.

— Помогите мне, — шепнул в ответ Керенский и вновь громко крикнул: — Не сметь! Этот человек арестован и будет осужден по закону!

Беснующаяся толпа подчинялась. Люди расступались в стороны, давая пройти. Рождественский подхватил затурканного министра под руку и потащил за Керенским. Протиснувшись через битком набитый солдатней Екатерининский зал, они добрались до кабинета председателя.

Кабинет был пуст. Керенский без сил рухнул в кресло и тяжко произнес:

— Садитесь, Александр Дмитриевич. Мне нужно с вами поговорить.

Протопопов послушно сел в кресло напротив.

Время шло. Керенский собирался с силами.

— О ваших преступлениях против народа вы расскажете позже специальной комиссии, Александр Дмитриевич, — наконец начал он. — А пока я хочу поговорить о другом. — Керенский через силу запустил руку в карман и сжал серебряного мучителя. — И я надеюсь получить от вас абсолютно искренние ответы.

Протопопов вздрогнул, будто его окатили ледяной водой из ушата. Скривился, но преданно закивал.

— Вы, должно быть, в курсе расследования убийства Григория Распутина-Новых? — спросил Керенский и, не дожидаясь ответа, добавил: — Меня интересуют результаты инспекции его имущества. Ваши люди не находили небольших фигурок животных из серебристого металла? Вроде этой? — Александр Федорович вынул из кармана Орла и, держа двумя пальцами артефакт, показал бывшему министру.

Сановник затряс головой и затараторил:

— Никак нет, Александр Федорович. Я вижу такое впервые. Ни о чем подобном мне не докладывали.

Керенский вновь сжал Орла в кулаке и скрипнул зубами:

— Значит, ни Кота, ни Ящерки, подобных этой фигурке, при обысках у Распутина не находили?

— Богом клянусь, господин Керенский! — наспех перекрестился Протопопов. — Дело вел лично Алексей Тихонович Васильев, и утаивать сей факт от меня он не стал бы.

— Васильев? — встрял в разговор Рождественский. — Директор Департамента полиции?

— Точно так! — кивнул Протопопов. — Делу уделялось особое внимание. Я поручил следствие ему.

Керенский подался вперед и вцепился разноцветным взглядом в бывшего министра.

— Скажите, Александр Дмитриевич, а где схоронили Распутина?

Лоб Протопопова покрылся бисером пота. Зрачки расширились так, что радужки стали едва видны. Он понял, что от ответа может зависеть не только его судьба. От него может зависеть его жизнь. Только ответа не находилось.

— Я не знаю, — прошептал он. — Не знаю, клянусь. Тело перевезли из Чесменской часовни куда-то в Царское. Погребение было тайным.

— Очень, очень жаль, — зловеще произнес Керенский. — Сергей Петрович, будьте добры…

— Подождите! — вскрикнул Протопопов отчаянно. — Тело перевозили в полицейском фургоне! Охрана была на казаках царского конвоя, но водитель — полицейским. Он должен был составить секретный отчет для Васильева. Таковы правила!

— Вот как? — обрадовался Керенский. — И как же нам найти вашего первого жандарма?

Протопопов ссутулился и всхлипнул:

— Я дам вам домашний адрес Алексея Тихоновича…

***

На двери бюджетной комиссии появилась вывеска. На пришпиленном канцелярскими кнопками бумажном листе химическим карандашом размашисто было выведено: «Исполком Петросовета».

Рождественский потянул ручку и очутился в океане табачного дыма. На составленных рядком стульях лежал знакомый бородач-«георгиевец». Надвинув на глаза папаху, он оглашал комнату богатырским храпом. За столом, уронив голову на руки, сидел все тот же тощий революционер.

— У меня приказ от товарища председателя Керенского! — шагнул Рождественский к щуплому петросоветовцу.

Тот вскинулся и осоловело уставился на гостя.

— А-а! Гражданин Рождественский! — Рука потянулась к полупустой склянке со спиртом. — Присядь, потолкуем!

Рождественский грубо встряхнул его за плечи.

— У меня от Керенского приказ, слышишь? Нужно немедленно арестовать директора Департамента полиции Васильева!

— Да хоть царя! — отмахнулся тощий. — Это вон к земе моему, — кивнул он на храпящего бородача.

— Служивый! — принялся тормошить «георгиевца» Рождественский.

— Служивый! — хохотнул петросоветовец. — Бери выше! Он у нас теперь комлетбригрев!

— Кто? — от неожиданности Рождественский выпустил солдата. Тот гулко ударился затылком о стул и разлепил глаза.

— Командир летучей бригады революции! — гордо заявил тощий. Новая должность явно была его личным изобретением. — Митяй, возьми-ка пару бойцов покрепче да посодействуй гражданину! Отдохнул и будя!

***

— Именем революции, открывай! — Бородатый Митяй колотил в дверь увесистым кулаком. — Открывай, курва, все равно достанем!

Рождественский покосился на бойцов летучего отряда. Они уже поудобнее перехватили винтовки и собирались дубасить прикладами дверь.

«Эти достанут», — мелькнуло в голове подполковника.

— Открывай, говорю! — Митяй еще раз стукнул и щербато улыбнулся подчиненным.

В тишине квартиры вдруг раздались четыре сухих громких хлопка. Один за другим, подряд. Четыре выстрела слились в один пульсирующий грохот.

Митяя отшвырнуло от ставшей дырявой двери и бросило навзничь. Под кумачовым бантом образовалась аккуратная дырочка. Шинельное сукно вокруг нее стало быстро темнеть.

— Ах ты, контра! — зарычал здоровенный солдат и в два удара разнес в щепу дверную филенку. Второй дернул из-за пояса гранату и уцепился за чеку.

— Назад! — заорал Рождественский, оттаскивая бойцов за шиворот от входа в квартиру. — Приказ живьем брать! Назад!

Рождественский сунул здоровяку под нос револьвер и злобно процедил:

— Здесь стойте. Сам сделаю! — Бойцы хмуро молчали. — Вон командира своего лучше к машине отнесите, — добавил Рождественский и прильнул к стене.

Прислушался. В квартире висела тишина. Рождественский на секунду заглянул сквозь отверстие в двери. Света в передней не было. Он лежал узкой полоской в конце коридора.

— Алексей Тихонович, не стреляйте! — крикнул Рождественский сквозь проем. — У меня приказ! Давайте решим дело миром!