Чаша гнева

учи местного солнца.

К вошедшим поспешил служка, но завидев на их одеждах алые кресты, отступил.

Невозбранно они прошли хоры и свернули туда, где под сводами храма возвышалось небольшое деревянное строение, возведенное над остатками пещеры, в которой покоилось тело Спасителя.

Шаги глухо отдавались в огромном помещении, в нос лез запах горячего воска, исходящий от огромных, в человеческий рост, свечей, что горели вокруг Гроба.

– Внутрь не войти, – шепнул брат Гильом. – Только на праздники. Помолимся здесь, брат. Надеюсь, что Господь услышит нас.

Они преклонили колени.

Слова молитвы, которые Робер знал с детства, показались ему в этот момент пресными, словно старый сухарь. Они царапали горло, причиняя почти физические муки, и молодой рыцарь сам не заметил, что в нарушение всех канонов заговорил с Сыном Божьим, страдавшим и погибшим на этой земле, своими словами. Он просил Господа о том, чтобы быть его достойным, чтобы не опозорить предков, некогда завоевавших эту землю. Молитва истекала из сердца, точно струйка теплой крови, и прервать ее течение значило умереть.

Исчез куда-то храм, пропало ощущение холода каменного пола, не слышно стало бормотание брата Гильома. Исчезло все, и в то же время все осталось. Робер не смог бы объяснить свое состояние, даже если бы захотел. Он словно плавал среди полупрозрачных мягких облаков, светящихся жемчужным светом, а сквозь них просвечивал мир дольний, мир людей, полный скорбей и печали, боли и страдания…

Гильом, закончив молитву, поднял голову и ощутил, как его коротко стриженые волосы встают дыбом. Над макушкой молодого нормандца светился едва видимый в полумраке, словно сотканный из лунного света круг.

Разинув рот, Гильом истово перекрестился и зашептал:

– Господи, спаси от прелести диавольской! Избави от искушения!

После чего доблестный рыцарь решительно зажмурился. Подобные круги он видел часто – на иконах, над головами святых. Но нимб святости над головой рыцаря, который не пробыл в Ордене и года, над макушкой молодого воина, который мало чем отличался от десятков своих товарищей! Такого быть никак не могло! А значит все это суть прелесть, козни Сатаны, который невесть как ухитрился проникнуть в святое место, чтобы смущать рыцаря Господа…

Роберу не было дела до сомнений брата Гильома. Молитва подходила к концу. Слабел текущий из сердца ручеек, мерк жемчужный свет вокруг. И в самый последний момент, когда горний мир отступил, дабы оставить молодого рыцаря в земной юдоли, могучий голос, от которого все существо рыцаря сотряслось в муке, прошептал внутри головы "Да будет так…".

Робер вздрогнул и открыл глаза.

Вернувшиеся чувства обрушились на него словно холодный ливень в жаркий день. Занемели колени, напомнила о себе согбенная спина.

Повернув голову, Робер столкнулся со взглядом брата Гильома. В темных, точно вишни, глазах старшего рыцаря было облегчение.

– Ну что, брат Робер, пойдем, во имя Господа, – сказал он осторожно, словно разговаривая с безумным.