Печать на сердце твоем

умру… Не забудь. Три месяца к женкам не подходи, иначе по ночам приходить стану…

Сердце дрогнуло болью. «…Ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность, стрелы ее — стрелы огненные…»

— Ты не умрешь, Ивица! Он не наденет Венец. Клянусь тебе…

Клятва вырвалась сама собой. Пришла последняя, окончательная ясность. Им с чернобородым тесно на этой земле.

— Я скоро вернусь. И он больше не посмеет тронуть тебя…

Ивица с трудом приподнялась, на Згура взглянули измученные заплаканные глаза.

— Я буду ждать. Здесь — или в Ирии. Возвращайся, Згур!

Он наклонился, осторожно коснулся губами ее рыжих волос. Вспомнилось бледное, застывшее лицо кнесны. Да, чужую беду легко и руками развести! Он уже потерял Уладу… — Мы будем вместе, Ивица! Навсегда! И даже смерть не разлучит нас…

Ехали быстро, обходя города и большие села. Ночевали прямо в лесу, у костра, либо в маленьких придорожных деревеньках. Здесь, за Певушей, война, доносившаяся до Лучева лишь далекими отзвуками, оставила свои страшные следы на каждом шагу. То и дело встречались пепелища — и старые, уже начавшие зарастать молодой весенней крапивой, и свежие, еще дымящиеся горькой гарью. В селах, увидев вооруженных всадников, люди пытались бежать или просто застывали на месте, покорно склоняя головы перед неизбежным. В то, что маленький конный отряд желает просто провести ночь под крышей, не верили. Грабили и насильничали все — и сканды, и дружины местных кнесов. Осмелев, селяне начинали проклинать «рогатых», наезжавших, что ни день, за хлебом и девушками, а заодно с ними и Згура-Убийцу, Згури-Смерть, посланного на погибель уцелевшим. Здесь не верили никому. Згур уже не удивлялся, что за Певушей его самого считают скандом. Кровь и страх лишали людей рассудка, и не их винить в этом.

Пару раз отряд сталкивался с небольшими ватагами «рогатых». Обходилось без боя. Сканды недобро косились на неведомых латников, но уступали дорогу, то ли из страха, то ли принимая фрактариев за дружину кого-то из местных бояр, что давно столковались с «рогатыми». Згур с трудом сдерживался, чтобы не выхватить из ножен франкский меч. Да, проклятый Асмут прав, они слишком долго отсиживались за Певушей. И пусть его, Згура, считают кем угодно — скандом, даже самой Смертью, но он останется на этой земле, пока последний «рогатый» не испустит предсмертный вопль в луже собственной крови. Все чаще Згур задумывался о том, что через несколько лет обнаглевшие сканды могут поднять свои цветастые паруса уже не на Лаге, а на Деноре. Значит, он, сотник Вейска, альбир Кее-вой Гривны, защищает не только эту несчастную разоренную страну.

Но дня через три, когда опаленные войной приречные земли остались позади, вокруг все стало меняться. Чем дальше на полночь, тем спокойнее становилась страна. Тут к скандам успели привыкнуть. Згур не без удивления узнал, что многие молодые парни из венетов и севанов давно уже надели рогатые шлемы, вступив в разбойничьи ватаги. Иными стали села — люди не боялись, напротив, радостно