Ангел Спартака

очной бледностью, и наконец с востока, от верховьев желтого Тибра, начали медленно наползать тяжелые, черные тучи. Они шли низко, почти задевая за черепичные крыши Капитолия, беззвучно, неотвратимо накрывая замерший в безнадежной духоте Рим. Где-то далеко, у самого горизонта, ударил первый еще неуверенный гром — и по лицу, по протянутой ладони ударили первые капли долгожданного дождя.

Когда я уходила с Форума, гремело уже вовсю. Дождь рухнул, когда я спустилась вниз к подножию холма. Вместе с водой пришел огонь — молния рассекла горячий воздух над недальним Марсовым полем.

Оглянулась. Серая дождливая пелена уже покрывала город, стирая и скрывая контуры домов-островов, иглы обелисков, острые силуэты зеленых пиний, растущих по краям Форума. Но вот над Капитолием, над самой вершиной, наа храмом Юпитера Всеблагого Величайшего, беззвучно вспыхнуло белое пламя. Раз, еще раз, затем еще. Отец богов явил лик Своему городу

И наконец ударил гром. Дрогнула земля.
Антифон

— Мистика-рустика, — сказал Учитель. — Народные суеверия и выдумка восторженных поэтов. Посуди сама, Папия, Моя ученица. Зачем Мне, Сыну Отца, стоящему за троном Его, выступать в роли природного явления? На радость полуграмотным жрецам?

— На радость Себе, — ответила я. — Ибо не удержишься Ты, чтобы не явить лик Свой Земле, которую отняли у Тебя и братьев Твоих и которую Ты так любишь.

Хмурым стало его лицо, но вот губ коснулась улыбка. Легкая, как крылья ласточки.

— Закат над морем, Папия. Поистине нет ничего прекраснее в мире, созданном Отцом! Если присмотришься, в миг, когда солнце касается вод, увидишь ты зеленый луч. Миг — короткий, почти неуловимый, но Мне его досточно.

«Никогда не видела полета ангелов? Нет ничего прекраснее, ничего страшнее», — вспомнила я.

— Твой нулевой час, Учитель?
* * *

— Прим! Прим, я промокла! Где ты?

Крикнула, подождала немного, по сторонам оглянулась. Где все, где всё? Ни людей, ни вещей. Пуста прихожая, и комната-триклиний пуста, ложа и те исчезли. И сундуки, светильники.

Кортибул, стол котельный, на месте. Хоть это хорошо.

— Я здесь. Здравствуй, Папия!

Сенатор Прим был не в привычной тоге с каймой и не в домашней тунике — в плаще. Даже шляпу дорожную надеть успел. Никак, мы уезжать собрались?

Уезжать?! Болью отозвалось сердце. Ну, конечно! Первый Консул погиб, второй ноги подальше уносит. Знала я что не за героя замуж вышла, но чтобы так!

— Пойдем, поможешь.

Махнул рукой, к столу-кортибулу прошел. Не иначе тащить заставит. Вдвоем? Это чудище каменное?

Берись за столешницу.

Удивилась. Взялась.

— Подняли!

Подняли. Легко старое дерево поддалось, без скрипа, без треска. Видать, часто поднимали, не раз, не два.

— Ставим к стене.

Я уже ничему не удивлялась. Значит, слуги разбежались, вещи унесли, кортибул нам на расправу оставили. Так тому и быть. Разобрались со столешницей? Кажется да, сейчас ножками каменными займемся.

— Иди сюда, Папия! Забирай.

Подошла, взглянула, глазам не поверила.