Чаша гнева

ружие, замешкался, и нескольких мгновений хватило Роберу, чтобы широко взмахнуть Чашей. Пламя плеснуло из нее ревущей струей, зацепило голову рыцаря в цветах Тулузы, опалило бок коню его соседа. С истошным ржанием лошадь метнулась в сторону.

Человек с арбалетом от удивления дернул рукой и стрела ушла мимо. Огонь ударил в него и мгновенно охватил все тело.

Еще один взмах – и пытающиеся удрать по дороге всадники ударом огненной длани были сброшены с седел. Выжившие кони с истошным ржанием умчались в лес, и наступила тишина.

На дороге лежали несколько обгорелых тел – все, что осталось от нападавших. С тихим треском догорал арбалетчик. Сладко-горький запах был силен до тошноты.

Робер ощутил, что его сейчас вырвет, к горлу подкатил горячий комок. Рыцарь с трудом сдержал скручивающую живот судорогу, и прислушался.

Вряд ли люди графа перегородили дорогу в столь малом количестве. Где-то рядом должны быть еще воины.

Мысль, оформившаяся в доли мгновения, была безумной, но Робер не сомневался – все получится. Отдав Чаше приказ, он еще раз взмахнул ей, точно раскручивая пращу.

Потока пламени не было. Из Чаши вырвался веер ярко сияющих клубов огня, похожих на шаровые молнии. С обманчивой медлительностью несколько из них юркнули в лес, прочие же помчались вперед по дороге.

Крики раздались почти сразу, но звучали очень недолго.

Спрятав Чашу в мешочек, Робер поехал далее. Примерно в паре сотен шагов он обнаружил останки лагеря, разбитого наемниками тулузского графа. Чадно догорали палатки, стреноженные лошади опасливо таращились на чужака, и только угли остались от людей.

Робер вновь ощутил приступ тошноты. Нужно было остановиться, обыскать поклажу погибших. В ней могли быть деньги или припасы. Но заставить себя сделать это он не смог.

21 февраля 1208 г.

Альбижуа, Южные Севенны

Вечер наступал с обманчивой медлительностью. Солнечный диск опускался далеко на западе, в той стороне, где лежала Тулуза, на небо робко, по одной, выбирались звезды. Молодой месяц сиял призрачно, точно стесняясь собственного света.

Обжитые места остались позади, вокруг простирались густые буковые леса, прорезанные многочисленными ручейками, стекающими с высящихся впереди вершин Севенн.

Но Роберу было не до любования красотами природы. Воспользовавшись вчера Чашей, он тем самым открыл ей дорогу в собственный разум.

"Ты видел мою мощь? Прими же ее!" – шептал назойливый голос, а перед глазами вставали картины обугленных тел. Пусть эти люди были его врагами и готовились убить его, но заслуживали ли они подобной смерти?

Он пытался молиться, но помогало это мало. Привычные молитвы не затрагивали ничего, кроме языка, а уйти в безмолвное моление, раскрыться Господу, как это Робер умел делать ранее, не получалось. Душа закрылась, точно створки у раковины.

Когда совсем стемнело, он остановил коня у берега одного из ручьев. Набрал хвороста, разжег костер. Вытащил Чашу, поставил ее рядом с собой, и долго сидел, глядя в пламя.

Обычное,