Золотой империал

йти столько миров, столько пережить вместе с друзьями, выжить несмотря ни на что, чтобы оказаться здесь, в родном мире, в одиночку, чтобы потерять всех спутников на последнем шаге?! Госпо-о-ди!!!

Швырнув ни в чем не повинный приборчик на землю, ротмистр рухнул на колени перед мертвым проемом и сжал лицо ладонями.

— Что, легавый, не пофартило? — раздался сзади лающий смех, но обернуться не было сил...
* * *

Солнце уже опускалось, зацепившись краем за утес на повороте безымянной реки, когда ротмистр поднялся и деловито начал собираться в путь.

Поправив автомат и закинув за спину рюкзак, Чебриков распутал ремешки, стягивавшие лодыжки Кавардовского, и без особенной злобы, но чувствительно пнул его ботинком в бок.

— Вставай, сволочь.

Князь, словно не был ранен и измотан переходом, перетек в сидячее положение, оскалил зубы и отрывисто выговорил, словно плюнул в лицо ротмистру:

— А вы... нахватались плебейских привычек в этом путешествии... ваше сиятельство!..

Глядя в наглые смеющиеся глаза подонка и убийцы, Петру Андреевичу как никогда хотелось сейчас чуть-чуть усилить нажатие указательного пальца на полированную сталь спускового крючка автомата, чтобы все двенадцать пуль, остававшиеся сейчас в магазине, вылетев одной очередью, не миновали этого ухмыляющегося лица, которое, наверное, будет видеться теперь в кошмарах до самого смертного часа.

Палец уже сам собой наливался тяжестью на нагретом металле, и отвести его стоило немалых усилий. Видимо заметив старуху-смерть, ухмыльнувшуюся ему беззубым ртом из глаз ротмистра, убийца осекся, а улыбка на лице его стала какой-то неуверенной.

— Э-э-э, господин ротмистр! Полегче... Вам же нужно меня беречь как зеницу ока... Как же правосудие, позвольте?

Граф, пристально глядя в глаза преступнику, бесстрастно проговорил:

— У вас устаревшие сведения, Кавардовский. Насколько мне известно, непосредственно перед тем, как я вышел на ваш след, награда за вас была повышена вдвое, причем речь шла отнюдь не о поимке...

Отмечая, как увядает с каждым его словом улыбка Князя, Петр Андреевич продолжил с каким-то незнакомым, палаческим, садистским удовольствием:

— Награда, дорогой мой (дорогой в буквальном смысле этого слова), была объявлена за голову некого Кавардовского, живого, но буде невозможно его взять живым...

Убийца совсем сник, видимо лихорадочно просчитывая свои шансы.

— Замечу, что «голова», это только термин юриспруденции. Правосудию будет достаточно предъявить всего лишь оба ваших, Георгий Викентьевич, глазных яблока для сличения рисунка сетчатки с имеющимися эталонами да кисть правой руки... Что же вы так побледнели, милейший? Неужели вам дурно? Вам, не раз проделывавшему подобные кунштюки с вашими жертвами?

Еще одним пинком заставив Кавардовского упасть плашмя, граф словно невзначай положил ладонь на рукоять меча.

— А знаете, я вас пощажу! Я не буду убивать вас, князь. Ведь требуемое можно изъять, так сказать, и у живого человека. Вас это радует, Кавардовский?

Убийца