Печать на сердце твоем

десь. Но тогда шла Великая Война. Что бы сказал сейчас отец, будь он жив?

— Подожди тут! — Черемош, ткнув рукой в черную тень возле крыльца, шагнул вперед. Згур, неслышно скользнув поближе, замер. Наверно, сыну дубеньского войта довелось потратить немало серебра, чтобы беспрепятственно ходить по дворцу! Не меньше, чем заплатил Згур, чтобы узнать об этом.

Чернявый взбежал по ступенькам и легко постучал в высокую дверь. Открыли почти сразу. Черемош быстро оглянулся и прошел внутрь.

Ждать пришлось долго. Згур переминался с ноги на ногу, прикидывая, что будет, ежели сейчас их всех накроет стража. Получалось, что ничего особенного. Скрыть такое просто, достаточно объявить, что ночью двое татей хотели проведать дворцовую кладовую…

Дверь еле слышно скрипнула, на крыльцо вышел Черемош и махнул рукой. Згур поспешил наверх. Чернявый нерешительно поглядел на него:

— Она… Она сама с тобой поговорить хочет. Я тут подожду.

И вновь пришлось сдерживать улыбку. Похоже, в этой парочке верховодил вовсе не сын войта.

— Как ее зовут?

Черемош несколько мгновений молчал, не решаясь, затем резко выдохнул:

— Улада.

— Как дочку Палатина? — Згур постарался удивиться как можно естественнее.

— Она… Она и есть дочь Палатина. Улада, дочь Ивора… …Об этом он узнал еще в Коростене. Правда, тогда Згур еще не ведал, что дубеньского знакомого Улады зовут именно Черемошем. Об этом ему рассказала та женщина — как и о многом другом. Например, о женихе — о том, кого горячий парень хотел звать на поединок. Едва ли дубень-ский дедич смог бы отличиться в бою на франкских мечах, ибо звали жениха Велегостом — Кеем Железное Сердце…

Огонек свечи с трудом рассеивал тьму, и Згур не сразу смог заметить ту, что ждала за дверью. В первый миг показалось, что перед ним парень — высокий, плечистый, под стать ему самому. Но затем свет упал на лицо, и Згур понял, что ошибся. Девушка — широколицая, длинноносая…

— Ты и есть этот… наемник?

Тон был под стать словам — язвительный, полный презрения. Можно было обидеться, попытаться пояснить, что они с Черемошем друзья, но Згур понял — это лишнее.

— Да, это я, сиятельная.

Теперь следовало поклониться, но не особо низко — не в ноги и не в пояс. Он — не холоп, не слуга. Достаточно просто кивнуть.

— Подойди к свету…

Осмотр длился долго, словно оглядывали кровного скакуна на ярмарке — разве что руками не щупали. Згур стоял молча, руки по швам, ноги — на ширине плеч, для пущей верности представив, что перед ним не ширококостная девица с длинным носом, а сам Отжимайло: рыжие усы, начищенная до невыносимого блеска стальная бронь, красные огрские сапоги. «В-волотич, жаба болотная! Гляди веселей, чучело!» Он даже запоздало пожалел, что верхний крючок рубашки не застегнут — того и гляди отжиматься заставят, да не просто, а с полной выкладкой, в кольчуге и шлеме. Ладно, авось пронесет!

— За что тебя выгнали из войска?

Не пронесло. Черемош явно успел поделиться байкой о сотниковом «грызле» — и, выходит, напрасно.