Если смерть проснется

«унсов», потребовал обязательного говорения исключительно по-сиверски, причем не только на толковище и торге, но и во всех прочих местах. Сказано это было, впрочем, на хорошем сполотском, почти без «шо» и «кубыть».

Площадь ответила глухим гулом. Послышались недружные голоса, тоже на сполотском, в поддержку данного мнения. Большинство, однако, переглядывалось не без некоторого смущения. Кулебяка же, вновь возопив «Ганьба!», потребовал выполнения еще одного требования — права всюду распевать племенную песнь «Еще живы мы, сиверы!». Как догадался Войча, песню тоже запретили — вместе с усами. Пока же этого нет, «унсы» намерены голодать и дальше — до полной победы.

Курило, слушая одноусого, морщился, но не перебивал. Когда тот закончил, в последний раз прокричав «Ганьба», он важно заявил, что «вопрос» требует согласования, а посему толковище соберется через неделю. Войчемир подумал, что за неделю голодающие в Ирий отправиться могут, но народ не спорил. Постепенно все стали расходиться, и вскоре возле опустевшего возвышения остались лишь парни в белых повязках. Войча вначале хотел догнать Курило, удалившегося вместе с прочими Кеевыми мужами, но потом передумал и подошел к помосту.

— Здорово, товаряки! — молвил он, сочувственно глядя на худых, словно щепки, «унсов».

— Кубыть, здорово! — ответили ему. Парни с некоторым подозрением глядели на Войчу. Его богатая шапка, военный плащ с золотой фибулой и огрские сапоги явно смущали «унсов».

— Старший кто? — осведомился Войча, дав время полюбоваться собой.

— Кубыть я, — вперед вышел все тот же Кулебяка.

— Второй ус где? — строго спросил Войчемир, но парень не смутился:

— Сбрил! Из протеста. Раз моих товаряков побрили…

— Ясно! Кто среди Кеевых мужей главный вор?

— Манойло-скарбник, — ответил кто-то. — Да и Курило не лучше.

— Серебро найти поможете?

Парни начали переглядываться. Кулебяка, подумав, сказал, что помочь можно, да только к Куриле не подступиться. Стража, хотя ей тоже не платят, бдит. И не просто бдит, а может древком копья навернуть. Их, «унсов», наворачивали, причем неоднократно.

— Ладно, — заметил Войча. — Ежели так, то слушайте меня. Завтра в наместнический дворец подойдете. Поможете с серебром разобраться, да выплатить, что должно, всем усы разрешу. Хоть по пояс отращивайте!

— А ты кто таков будешь? — вопросил Кулебяка, но Войчемира трудно было сбить с толку:

— А у меня двести латников. Конных! Довод подействовал мгновенно. Все почтительно замолчали, но одноусый все же не сдавался:

— Мы, унсы, за свободу! Власть Кеев не обеспечивает человеческих прав! Мы будем бороться!

Войча задумался. Конечно, пусть борются, да только жалко — с голоду опухнут.

— Тогда вам свой Кей нужен, — решил он. — Который бы из Тустани был. Здешний! Чтоб порядок навел.

— Правильно, товаряк! — обрадовался одноусый. — Я это всегда, кубыть, говорил! Сиверам нужен свой Кей! Наш!

— Вот я и есть — ваш, — удовлетворенно заметил Войча. — Здесь родился, в Тустани. Так что, первым