Чаша гнева

от налипшей грязи.

Робер с трудом сдержал брезгливость.

– Хотелось бы знать, с кем свел меня Господь? – широко перекрестившись, монах сел за стол, и его пронизывающий взгляд уперся в рыцарей. Робер почувствовал себя неуютно.

– Братья Ордена Храма, – брат Анри назвал каждого по имени. – А кто вы?

– Скромный брат Доминик, монах ордена августинцев, – он говорил на лимузенском наречии с легким акцентом, очень похожим на тот, что звучал в словах брата Симона.

Астуриец, меж тем, выглядел таким ошеломленным, словно перед ним неожиданно объявился сам Апостолик Римский. Мрачное и непроницаемое выражение, обычно украшающее его физиономию, исчезло.

– Что вы делаете в этом краю? – поинтересовался брат Анри, делая хозяину знак рукой – подавай, мол, ужин.

– Проповедую слово Божие, – кротко ответил Доминик, но глаза его вспыхнули чем-то похожим на гнев. – Несу его заблудшим душам.

– Не похожи вы на разъездного проповедника! – воскликнул брат Жиль. Его можно было понять. Клирики, сделавшие проповедь своим ремеслом {[160]} , не передвигались по дорогам босиком, да и выбирали для путешествий более благоприятное время.

– Я не разъездной проповедник, – ответил монах, блеснули в усмешке белые зубы. – Милостью Господа и отца нашего, понтифика Иннокентия, являюсь я странствующим вестником Слова Божьего на впавших в ересь землях Лангедока!

– Вон как! – проговорил брат Анри, умильным взглядом провожая объявившегося на столе откормленного поросенка, пахнущего настолько аппетитно, насколько это вообще возможно. – Разделите с нами трапезу, святые отцы!

– Благодарю за приглашение, братья рыцари, – на этот раз Доминик выглядел серьезным, в черных глазах не было и тени улыбки. – Но мясо – недозволенная пища для бедных монахов. Если разрешите, то мы обойдемся хлебом и овощами.

– Как вам будет угодно, святой отец, – в голосе де Лапалисса звучало удивление.

Трапеза была окончена быстро. Под строгим взглядом отца Доминика наедаться и напиваться казалось почему-то постыдным, и рыцари ограничились тем, что утолили голод.

– Как проходит ваша миссия в Лангедоке, во имя Пречистой Девы? – поинтересовался брат Андре.

– С большим трудом, видит Господь, – ответил отец Доминик. Из троих монахов он явно был главным, другие на его фоне совершенно терялись, и даже не открывали рта. – Ересь пустила крепкие корни, церкви пусты, а еретики находят приют и в лачугах черни и в замках благородных людей.

– Не может быть! – сокрушенно вздохнул брат Анри и перекрестился. – Неужели все так плохо?

– Просто ужасно, – отец Доминик покачал головой. – Замок Лавор целиком отдан еретиками, в горах гнезда ересиархов многочисленны. Людей склоняют к вере ткачей целыми селениями!

– А почему им это удается? – тихо поинтересовался брат Готье.

– Они прикрываются овечьими шкурами! – глаза монаха полыхнули ненавистью. – И ведут на первый взгляд чистую жизнь, полную только добродетели! Но скрываются за этим только жадные демоны, жаждущие совратить