Диомед, сын Тидея. Книга 2. Вернусь не я

рукуНежную: быстро копье сквозь покров благовонный, богинеТканный самими Харитами, кожу пронзило до дланиВозле перстов; заструилась бессмертная кровь Афродиты,Влага, какая струится у жителей неба счастливых.Громко богиня вскричав, удаляется с скорбью глубокойВ омраке чувств от страданий; померкло прекрасное тело!Грозно вослед ей вскричал Диомед воеватель:«Скройся, Зевесова дочь! Удалися, да жива покуда!»Смертных губитель Арей между тем усмотрел Диомеда героя,Быстро и прямо пошел на Тидида, смирителя коней.Только лишь сблизились оба, летящие друг против друга,Бог, устремяся вперед, над конским ярмом и браздамиПикою медной ударил, пылающий душу исторгнуть.Но не возмог – и богам не все в мире подвластно.И тогда на Арея напал Диомед нестрашимыйС медным копьем, всею мощью своею ударивВ пах под живот, где бог опоясывал медную повязь;Там Диомед поразил и, бессмертную плоть растерзавши,Вырвал обратно копье; и взревел Арей меднобронныйСтрашно, как будто бы девять иль десять воскликнули тысячСильных мужей на войне, зачинающих ярую битву.Дрогнули все, и дружины троян, и дружины ахеян,С ужаса: так заревел Арей, ненасытный войною.Тяжко стеная, вознесся он к сонму богов Олимпийских,Молвив: «Беда! Будь на волос я меньше бессмертен,То, прободенный, страдал бы меж страшными грудами труповИли живой изнемог под ударами гибельной меди!»Так обуздал Диомед истребителя смертных Арея.

– Тидид! Тидид! Да чего ж это было? Да половина наших мертвыми лежит! Говорят, боги...

– Да брось, Капанид, какие там боги!..

Страшный день никак не хотел кончаться. Но мне было уже все равно. Почти все равно. И когда я перестраивал, приводил в чувство немых от ужаса аргивян, когда наскоро договаривался о малом перемирии (до первой звезды) с такими же неживыми от страха троянцами, когда мы уносили в лагерь окровавленные, изуродованные тела наших товарищей, одна мысль не отпускала, Стимфалийским птенцом стучала в висках...

Не все!

Это еще не все, Диомед. ОНИ больше не сунутся, ОНИ будут зализывать раны, ИМ тоже страшно, ИМ больно, но это не все, враг не только тот, кто ударяет в грудь копьем, враг – тот, кто бьет в спину сапожным шилом... Твои хозяева получили свое, Любимчик. Хозяев прогнали – пора высечь раба! Или они тебя на Олимп возьмут, Одиссей сын Лаэрта?

А день все тянулся, снова орал Агамемнон («Почему?.. Ворота открыты!.. Трусы!.. Дождика испугались!»), снова хвалился бычок Аякс («Это я! Арея! Да не боялся ни!..»), снова резал Калхант-предатель очередную жертвенную овцу...

Я ждал. Знал – дождусь.

А вечером по лагерю пролетел-прошелестел слушок: Рес-фракиец уже возле Идских предгорий. И сам он, и воинство чубатое, и кони его волшебные.

Значит, тут нам всем и конец!
* * *

С моими гетайрами я бы никому не советовал спорить. Даже Агамемнону. То есть, не так – в особенности Агамемному. Любят его чернобородые!

– Э-э, ванакт Агамемнон! Не пропустим тебя, да! Отдыхает Диомед-ванакт, да! Ближе не подходи, плохо будет, понимаешь, да?

Слушать бульканье нашего