Биржа героев (СИ)

«Собачку ему жаль! — Герой со злостью пнул пустую банку из под пива, выходя на улицу. — На меня ему плевать, ему, видите ли, собачку жалко!»

Позади прогремел взрыв, здание ресторана тяжело вздрогнуло и рухнуло, придавив оставшиеся после взрыва клочки всех посетителей, всей обслуги, хозяев, бухгалтеров, поваров, поломойщиков, кота, крыс, мышей и тараканов. И всех случайных посетителей. Они были навсегда мертвы, «Скорой помощи» в городе не было. [1]

«Исключительная сволочь!» — подумал Герой. Теперь ему стало ясно, почему ухмылялся Злодей.

На секунду в его голову пришла мысль, что за пиво можно было бы и не платить, но он отбросил ее как аморальную и не относящуюся к делу.

Муза

Она медленно брела по дорожке парка. Иногда останавливалась, чтобы вытереть слезы, высморкаться и перевести дыхание. Переставала плакать, но стоило ей опять посмотреть на книгу, которую она держала в руке, и слезы вновь текли прямо на красочную обложку с надписью «Месть Крокодила».

«Как он мог? — шептала она. — Как он мог?»

В этот день в городе, после двух недель непогоды, начиналась весна. Люди выходили в парк, чтобы отогреться после долгой зимы, птицы щебетали, а на деревьях распускались почки. В еще непросохших лужах играли солнечные зайчики. Жизнь возвращалась в городской парк.

Но ей день казался серым и неуютным. Было холодно и одиноко, а пение птиц и солнечный свет не радовали, она чувствовала себя лишней в этом счастливом мире. Шла, останавливалась, снова смотрела на книгу, будто надеясь увидеть на ее месте что-то другое, и снова плакала.

«Это за все бессонные ночи, за все чувства, которые я ему посвятила, — думала она. — Другие музы говорили мне, что писателям нельзя верить, а я, дура, не слушала. Мне казалось, что он не такой как все. Он говорил, что я вдохновляю его на высокое искусство, облегчаю муки творчества, помогаю создавать настоящую литературу. Как же бессовестно он мне врал! А я-то верила! Как я могла быть такой наивной? Теперь понятно, почему он никогда не показывал мне, что пишет. Говорил, что это будет сюрпризом. Ну что же, сюрприз получился».

Она закрыла лицо книгой и снова расплакалась.

Эту книгу она увидела час назад на прилавке у метро, несколько минут не могла поверить своим глазам, перечитывала по буквам фамилию автора, надеясь, что это не он. Потом, наконец, решилась, купила и, пролистав первые страницы, по едва уловимым особенностям стиля, по интонациям, присущим только одному человеку, поняла: это действительно ее автор.

«Я вдохновляла его на добрую и мудрую книгу, которая облегчит людям жизнь и сделает их лучше. Надеялась, что ее будут читать всей семьей, тихими зимними вечерами, что дети будут учиться по ней любви и дружбе. И этот подлец говорил мне, что пишет про любовь. Так прямо и говорил, глядя мне в глаза и бессовестно улыбаясь.

И что же он называет любовью? Неужели ту мерзость, которую он смакует на каждой второй странице?! Откуда у него это? Не могла же я на это вдохновить! Я говорила про добро и высокие чувства. А тут только кровь, грязь и подлость. И какой отвратительный язык! Любой школьник написал бы лучше. А ведь разговаривает-то он по-человечески, без этих скабрезных выраженьиц и базарной ругани.

От кого он мог этого нахвататься? Неужели к нему приходила другая муза? О, я даже знаю, кто! Эта химера с ногами кавалериста. Она давно на него глаз положила. И ведь знала прекрасно, что он мой автор, но какое ей до этого дело?! Совесть для нее пустой звук, над такими словами, как честь или верность, она просто смеется. На что она может вдохновить, кроме похабного анекдота? А он-то что мог в ней найти? У него же есть я! Чем я ему не угодила? И почему он все время скрывал? Они, небось, еще и смеялись надо мной, над моей доверчивостью и моим романтическим простодушием.

Что же мне теперь? Пойти к нему и потребовать объяснений? Так ведь я и так прекрасно знаю, что он скажет. Станет юлить, клясться, что ничего такого не писал, а, когда я покажу ему книгу, будет просить прощения и врать, что это совсем не то, что я думаю, что оно само так получилось, что ему просто были нужны деньги. Потом станет жаловаться, какие тупые и некультурные пошли сейчас читатели, что их ничего кроме секса и насилия не интересует.

Какой писатель — такие и читатели! А я не такая дура, чтобы верить в эти сказки. Пусть и не надеется. Никогда я к нему больше не приду. Все, забыла навсегда и пусть он меня забудет. Пусть его эта фурия вдохновляет. Вместе они, конечно, таких шедевров насоздают! Так и представляю: «Смерть Бегемота», «Орангутанг возвращается», «Ошибка Гамадрила». Что ему еще писать? Он и сам-то как гамадрил, и читатели у него такие же.

А я найду себе нормального писателя, который не продает свой талант за чечевичную похлебку, для которого читатели не похотливое стадо, который знает, что такое настоящее искусство. С ним мы будем заниматься литературой, а не поиском легких денег и дешевой популярности. С ним я быстро забуду этого подонка, который сломал мне жизнь и загубил мои лучшие годы.

Только кто же меня теперь возьмет? Все ведь теперь будут думать, что я вдохновила его на этот пасквиль. И к кому я сейчас пойду? На кого я сейчас похожа. Надо посмотреться в зеркало. Нет, лучше не смотреть!

Какой же он все-таки подлец!»

Она останавливалась, смахивала слезы, снова смотрела на злополучную книгу и шла дальше привычной дорогой, к дому своего писателя.

Неудачный черновик

У меня правило: ни дня без строчки. Так что, даже если нет настроения, пишу через силу. Ничего, потом исправлю, в роман все пойдет.

На чем я там вчера остановился? Ага, придумал еще одного героя. Скептик, ни во что не верит. Посмотрим, на что он сгодится. Надо его как-то к роману пристроить. Познакомлю-ка я его с героем недельной давности, который спорит все время, а то я его с тех пор ни разу не упомянул. Допустим, они встретились в темной подворотне… Чушь! Они встретились в кафе под открытым небом на берегу Черного моря. Или Средиземного? Где действие-то происходит? Черт! Нельзя же так! На износ работаю, уже сам не помню, с чего роман начинается. Ладно, пусть будет просто на берегу моря.

Итак, стоял прекрасный летний день. Солнце сияло всеми своими лучами, радуя посетителей летнего кафе своим светом.

«Своим» уже было. А просто «светом» тоже не годится. Чем же оно посетителей радовало?

Не слишком ли поэтично? Ладно, маслом кашу не испортишь. В случае чего, завтра исправлю.

Ничего себе украшение! Нет, не цветы и не в горшках. Что же их украшало? Может, занавески? Да хрен с ними, ничего их не украшало. Окна как окна. И вообще, хватит о кафе, пора переходить к героям.