Anamnesis vitae. (История жизни).

— Палыч, откуда я знаю?! Может, решил отомстить за то, что я в прошлый раз ему бо-бо сделал. Или хотел нас всех перебить, а с меня просто начал. Откуда мне знать, что на уме у этой твари? — возмутился участковый.

Задумавшись, я даже забыл дрожать и стучать зубами.

— Семен, а мне кажется, что он от тебя, как от свидетеля хочет избавиться. Вот хоть ты тресни! Боится, что ты его узнаешь… Вернее, вспомнишь, где видел прежде. А ты ведь его видел раньше, верно?

— Видел. Точно видел. Но где — убей не помню! — подтвердил он.

— А в Кобельках никого похожего не встречал после нашей памятной встречи у костра?

— Док, я же толком не рассмотрел его тогда. Прозрачный он был, если помнишь. Видел я у нас нескольких мужиков, вроде чем-то похожих. Но сказать наверняка — не могу. Хотя, мне кажется, если его увижу — узнаю точно, — лейтенант помолчал немного и добавил: — Знаешь, тут еще одна странная вещь случилась…

— Какая?

— Понимаешь, пока мы с этим гадом под водой барахтались, у меня в голове голос звучал… Будто он мне на ухо шипел!

— Под водой?! — усомнился я.

— То-то и оно… Я знаю, что невозможно, но четко, совершенно четко слышал!

— И что же он говорил?

— Вот, почти дословно: «Дрянь! Две… всего две остались… Не дам помешать… Не дам!»

Я совсем забыл о холоде:

— Две остались? Что это значит?!

— Палыч, прекрати! Я что, похож на телепата? Понятия не имею!

— Да вот, выходит, что похож! — усмехнулся я. — В минуту крайнего напряжения душевных сил ты читал мысли супостата. Не мог же он под водой тебе на ухо шептать. Так что — телепат вы, батенька, как ни крути. Вольф Мессинг, блин!

— Да ну тебя! — скривился лейтенант и еще пуще заработал веслами.

А я опять стал замерзать на своей корме. Пардон, на корме лодки.

Глава 4

1 октября, 03.55, Кобельки

До берега мы добрались без приключений. Обе лодки одновременно ткнулись носом в песок и выбросили из себя изрядно подмерзший десант.

— По домам, бегом марш! — скомандовал Семен. — Горячую ванну, коньячку для сугреву и под одеяла. Всё — завтра!

Экипаж второй лодки дружно закивал головами, развернулся и скрылся в ночи. А мы с лейтенантом рванули в другую сторону. Через сотню метров Семен свернул направо.

— Все, Палыч, я домой. Завтра всё обсудим. Пока!

И тут меня накрыло озарение:

— Семен, сколько женщин погибло?

Он остановился, будто на стену налетел:

— Семь. Если верить Але. Ты чего?

— А этот… маньяк тебе говорил, что еще две осталось?!

— Ну… да, мне так показалось.

— Не показалось тебе, лейтенант. Ох не показалось! Все складывается!

— Что складывается?! Ты о чем, Палыч?

— Семь женщин убито. Две осталось. Итого — девять! Девять, понимаешь?! — мой ор эхом разносился над спящими Кобельками.

— Не понимаю! — помотал головой Семен.

— Поверье! Вспомни! Цыганское поверье, я о нем рассказывал тогда, у Абрама Мееровича! Девять беременных. Трижды по три! Этот гад набирает девять нерожденных душ! И ему осталось добрать еще две, чтобы обрести бессмертие, исцелиться от всех болезней и исполнить одно свое желание!

— Бред! — подытожил мою пламенную речь лейтенант. — Поспать бы тебе, Палыч!

— Бред?!! — возмутился я. — А зачем тогда ему именно девять жертв? Ты можешь это объяснить еще как-то?

— Не могу.

— Тогда какого… ты отмахиваешься от очевидного? Это — мотив, Семен, понимаешь?

— Не верю я в мистику, — угрюмо заявил лейтенант.

Я аж задохнулся от негодования:

— После всего, что случилось в последние дни, ты все еще не веришь в мистику?! Мы в восхищении! Да леший с ней, с мистикой, можешь не верить! Главное — он верит! Эта сволочь верит в то, что сбудется цыганское пророчество! И целенаправленно идет к этому. Мы нашли мотив, Семен! — во мне кончился воздух, и я умолк.

Лейтенант выглядел озадаченным.

— Черт его знает… Наверное, ты прав. Это мотив. Поскольку других версий, связанных с числом девять у нас нет, примем эту за основную.

— И еще, Михалыч… — меня вновь осенило. Наверное, переохлаждение благотворно повлияло на мою умственную деятельность. — Если наш маньяк верит в исполнение этого пророчества, то, скорее всего, он неизлечимо болен.

— Это почему?! — изумился Семен.

— Потому что одним из пунктов в списке ожидаемых благ числится исцеление от всех недугов, — пояснил я и зевнул. — А теперь — по домам. Очень спать хочется!

Я разбудил Алю, как обещал. Так, как она хотела.

— Привет, Кот! — улыбнулась она, когда к ней вернулось дыхание. И потянулась.

— Привет, Кошка! — шепнул я в ответ, любуясь ею.

— Ты поздно, — констатировала она.

— Скорее рано, — улыбнулся я. — Утро уже.

— Тебе несладко пришлось, да?

— Да. Но все обошлось, — я поцеловал ее ладошку. — Все уже хорошо.

— Я знала, что ты выберешься. Поэтому и не волновалась, — сообщила Аля.

Я даже не удивился. Конечно, знала.

— Я очень спешил к тебе. Наверное, поэтому и выбрался.

— Наверное, — она села в постели и наклонилась ко мне. Ее волосы приятно защекотали лицо. — Кот, я тебе обещала сказать кое-что, помнишь?

— Еще бы! Весь день томился в ожидании, — улыбнулся я и притянул ее к себе. — Будешь и дальше томить?

— Не буду! — она быстро поцеловала меня горячими губами и отстранилась.

— Ты чего, Котенок? — я опять попытался было ее обнять, но она не позволила:

— Подожди. Я хочу видеть твое лицо. И глаза.

— Хорошо. Ты очень серьезная сегодня. Даже торжественная.

— Наверное, — она взяла мои руки в свои. — Кот, ты правда меня любишь?

— Я правда тебя люблю, Кошка, — подтвердил я. — Разве ты не чувствуешь?

Аля кивнула:

— Чувствую. Просто хотела, чтобы ты еще раз это сказал.

— Алька, что-то случилось? Ты какая-то необычная сегодня.

Она улыбнулась:

— А я и чувствую себя необычно. У меня будет ребенок, Кот.

Я закрыл глаза. Сердце забухало в голове, будто просясь наружу. Алины ладошки в моих руках были обжигающе-горячими. И через них в меня опять вливалось тепло, как и тогда, давным-давно, когда я в первый раз коснулся ее.

— У нас будет ребенок. И это лучшее из всего, что я когда-либо слышал, — тихо, не открывая глаз, сказал я.

По интонациям тишины я понял, что она улыбается. И открыл глаза.

— Как ты думаешь, я буду хорошей мамой? — Алька и впрямь улыбалась.

— Ты будешь чудесной, восхитительной, умопомрачительной мамой! Самой лучшей мамой на свете! И женой, — добавил я, отчего-то внутренне сжавшись.

Она вопросительно посмотрела на меня. Молча.

— Алька, ты выйдешь за меня замуж? — не замечая того, я стиснул ее руки.

— Конечно, — просто ответила она. И добавила, смеясь: — Иначе ты сломаешь мне пальцы…

1 октября, 11.46, Кобельки,

участковая больница

— Пал Палыч, у нас вызов! В Антоновку. Больной тяжелый! — Клавдия Петровна ворвалась в мой кабинет как раз в тот момент, когда я собирался испить чаю.

— Что там? — я с сожалением отодвинул чашку и встал.

— Точно неизвестно. Говорят, высокая температура, судороги и теряет сознание.

— Поехали. Сколько времени уйдет на дорогу?

— Минут тридцать-сорок. Дождь с вечера хлещет, дороги размыло, — виновато развела руками фельдшерица.

Я кивнул. Уж кто-кто, а я слишком хорошо знал, что дождь не переставал всю ночь!

Кешка спал в машине, обняв руль. Я влез в «уазик» и ткнул драйвера пальцем в бок. Он встрепенулся и непонимающе уставился на меня.

— Не спи, замерзнешь… кладоискатель хренов. Поехали, нас ждут великие дела.

— Палыч, как ты высыпаться ухитряешься? У меня после вчерашнего голова будто утюгами набита! — пожаловался Кеша.

— Очень образное сравнение! Открою тебе тайну — я не высыпаюсь, а делаю вид. И еще у меня жена — волшебница! — вдруг ни с того ни с сего брякнул я.