Anamnesis vitae. (История жизни).

Девушка вошла в лес. По моей спине опять пробежался холодок страха — куда же она одна, да в такое время! Я еще ускорился.

В лесу темень стояла несусветная. Сердце мое упало. Я вертел головой во все стороны, но не видел в темноте ни малейшего просвета. Аля исчезла!

— Аля! — уже во все горло крикнул я.

Бесполезно! Шум дождя перекрывал все остальные звуки. По какому-то наитию, я помчался вперед. Уклоняясь от бегущих навстречу деревьев и прислушиваясь к ночи.

Несколько минут я несся по спящему лесу. Куда — я не знал. Зато знал, зачем. Вернее — за кем. Где-то там, в большом темном лесу, была моя Алька. Одна.

Деревья вдруг расступились, выпуская меня на большую поляну. И я увидел.

…Она кружилась в самом центре поляны. Раскинув руки, запрокинув голову и подставив лицо дождю, Аля танцевала под ним. В ритме капель, покидающих небо. Под музыку осени.

Я тоже услышал ее. Любуясь тонкой танцующей фигуркой, я вдруг понял, что шум капель давно уже слился в странную, чарующую музыку. Она заполнила собой все: темный уснувший лес, плачущее небо, умирающую траву под ногами… И мое сознание.

Я стоял, слушал и смотрел. Аля кружилась в своем странном танце и временами мне казалось, что она взлетает, отрывается от земли, перепархивает с места на место, словно огромная бабочка.

Я смотрел — и боялся, что музыка стихнет, и танец закончится. Будто восьмиклассник, впервые набравшийся смелости пригласить на танец предмет своих мечтаний и теперь с трепетом ожидающий окончания песни.

Боялся — и в то же время желал этого.

Потому что Аля сейчас была не со мной. И не здесь. Она танцевала в своем, неведомом и недоступном мне мире. Далеком и совершенно чужом. Понимание этого настигло меня сразу же, едва я увидел кружащуюся в дожде фигурку.

Да — не со мной. Да — не здесь. Да — чужая…

Но, Господи, как же это было красиво!

Я стоял и смотрел. Понимая, что ничего более прекрасного я никогда не видел и не увижу…

Спустя вечность дождь кончился. И вместе с ним стихла волшебная музыка.

Аля подошла ко мне и обняла за шею:

— Спасибо, что не остановил меня, Кот!

— Ты видела меня?

— Я танцевала для тебя.

— Это было красиво. Очень красиво.

— Да. Я знаю.

— Ты замерзла, наверное? — я стащил с себя куртку и укутал Алю.

— Не замерзла. Но все равно спасибо. Ты ее согрел. Я люблю твое тепло, — улыбнулась она.

— Не уходи больше так, Кошка! — попросил я ее.

— Как?

— Так… внезапно.

— Не буду, — серьезно пообещала она. — Пошли домой?

— Пошли.

Не торопясь, обнявшись, мы побрели по мокрому ночному лесу. Домой.

30 сентября, 03.25,

Кобельки, участковая больница

Аля уснула, уютно устроившись головкой на моем плече. Я слушал ее спокойное, немного посапывающее дыхание, перебирал рыжие волосы и смотрел в потолок. Не спалось.

Слишком уж много событий навалилось на меня за прошедшие сутки. После трехнедельного затишья вновь появился загадочный маньяк. Еще больше запутав и без того запутанную историю с этими убийствами. Теперь приходилось поневоле ломать голову, с кем (или с чем!) мы имеем дело. Ответы на этот непростой вопрос упорно не находились.

Аля что-то тихо пробормотала во сне и перевернулась на другой бок, выскользнув из-под одеяла. Я старательно укрыл ее, поцеловал в макушку и встал. Сон, кажется, напрочь забыл о моем существовании.

Подойдя к окну, я уткнулся лбом в приятно-холодное стекло и принялся вглядываться в темноту. Туда, где в ночи должно было быть озеро.

Там оно и было, наверное. А где-то на озере горел огонек. Судя по мерцанию, это был костер. Или факел. Во всяком случае, открытое пламя. Рыбаки?

Непонятным образом факт наличия огня в глубине озера меня встревожил. До боли в глазах я всматривался в ночь, пытаясь разглядеть что-нибудь еще, кроме мерцающего оранжевого пятна. Бесполезно.

— Кот, ты что? — сонный голос Али за спиной заставил меня вздрогнуть.

Я обернулся:

— Ничего, Алюшка. Просто не спится.

Она села в постели:

— Тебе неспокойно?

— Да.

Врать ей я не умел.

— Иди ко мне.

Я подошел и присел рядом.

— Я тебя разбудил. Извини, Котенок.

— Не разбудил. Я сама проснулась, — она притянула меня к себе. — Что тебе сказать, чтобы ты не тревожился?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Просто скажи, что ты со мной.

— Я с тобой, Кот. Вся — с тобой.

— Как это — вся?

— Телом. Мыслями. Чувствами. Душой.

Я покрепче обнял ее.

— Кажется, я понял, чего боюсь. Боюсь, что ты вдруг исчезнешь так же внезапно, как появилась. И придет пустота.

— Не исчезну. Не хочу исчезать. Я хочу быть с тобой, Кот, — она отстранилась слегка, улыбнулась и провела ладошкой по моей щеке. — Ты же не против?

— Я — за. Мне не жить без тебя, Алька.

— Не говори так, пожалуйста! — она вдруг стала серьезной.

— Почему?

— Живут не для кого-то и не ради кого-то. Жить стоит ради самой жизни.

— Я не понимаю…

— Поймешь. Когда-то поймешь обязательно. Но это так.

— Иногда мне кажется, что ты старше меня раз в сто! — улыбнулся я.

— Кто знает, может и в самом деле так? У меня же паспорта нет! — ее глаза опять смеялись.

— Должен сказать, что для старушки ты очень даже ничего… во всех смыслах!

— Нахал! — она щелкнула меня по носу. — Но чертовски привлекательный!

— Ага… и сексуальный! — скромно добавил я.

— Да ну? Докажи!

Я и доказал…

Отдышавшись, она легонько царапнула меня ноготками по животу:

— Зверь!

— Сама такая! — выдохнул я.

Аля тихо засмеялась.

— Мы, наверное, забавно смотримся со стороны: лежим, пыхтим и обзываемся! — она положила голову мне на грудь. — Мне хорошо с тобой, Кот! Очень-очень хорошо! И не только телом.

— А мне — с тобой. Вот ведь совпадение какое! — счастливо улыбаясь, я глядел в потолок. Тревога прошла напрочь.

Она приподнялась и заглянула мне в лицо. Ее волосы щекотались.

— Кот, я тебе хочу сказать… — и запнулась.

— Что, Кошка?

— Нет, не сейчас. Завтра. Сначала мне кое-что надо будет уточнить, — передумала она.

— Ну вот, заинтриговала — и в кусты? Я же теперь мучаться буду. Не засну до утра.

Она улыбнулась:

— А ты и так не заснешь!

— Это почему же?

— А вот почему…

До утра я и в самом деле не заснул.

30 сентября, 12.40,

Кобельки, участковая больница

— Следующий! — крикнула в коридор Клавдия Петровна.

Поправила очки и с неимоверно деловым видом принялась проворно что-то писать в гигантском журнале приема.

Сначала в дверь вошел палец. Средний палец правой руки, нагло устремленный вверх. Я скрипнул зубами и начал было приподниматься…

Но следом за пальцем вошло все остальное. Выражение лица у хозяина перста было таким жалким, что мой гнев тут же улетучился. К тому же, присмотревшись, я понял, что привело ко мне страдальца:

— И давно это у вас? — поинтересовался я.

— Дня два назад началось, — шмыгнул тот носом.

— А сегодня всю ночь дергало, верно?

— Точно! А вы откуда…

— А панариции себя иначе и не ведут! — пресек я ненужные вопросы.

— Кто не ведет? — не понял болезный.

— Панариции. Так ваш гнойник на пальце по-научному зовется! — блеснул я эрудицией. — Резать надо!

— Да вы что?! — мужичок проворно спрятал руку за спину. И тут же взвыл от боли, видимо, зацепившись больным пальцем за штаны.

— Сегодня всю ночь не спали, верно? — уточнил я.

И усмехнулся про себя: мне тоже нынче спать не довелось, но чувствовал я себя несравненно лучше моего пациента. Диалектика!

— Не спал! — угрюмо подтвердил тот.

— От боли метались, не так ли? — с садистским удовольствием продолжал я.