Внс Ниипп (СИ)

А их как не было, так и нет!

А вместо этого, откуда ни возьмись, спокойствие на него опустилось, ровно ночью безветренной снег на землю лег, а в голове прояснилось, просветлело, и понятно стало, чего и не было сроду. И вспомнил моментом Степаныч всё, чему его за месяц в меде научить успели, и сразу одной рукой номер скорой набирает, другой Ирину укладывает, как надо, глазом по комнатке косит, нет ли аптечки где, а в ней — нашатыря, аспирина, и, мож, еще чего сердечного… Да всё хладнокровно эдак, точно каждый день только этим и занимается!

Ирина, слышь, от таких забот быстро в себя пришла. А тут и «скорая» подоспела — правда, врач всего один. Ну так, перед Новым годом у них, поди, тоже посиделки свои — что ж «скорая», не люди, что ли?

Пяти минут не прошло, как главврачиха клиническая заявилась. Ну и бухша, морда бесстыжая, следом: вроде, без нее в клинике и прыщ не вскочит. Глядят: врач уборщице ихней давление меряет, Степаныч растрепанный рядом топчется…

Удивилась главврачиха, бровки подняла, спрашивает, что это у вас тут за сабантуй такой, а выдрокобра экономическая тут как тут: дескать, эта женчина не понять какого поведения на халяву напилась да по мужикам потащилась, вот ее и прихватило с перебору-то того и другого.

Взвился при эдакой напраслине подлючной наш Степаныч, воздух ртом хватает, а слова-то во рту застревают: тык-мык, а сказать толком ничего и не может.

Кивнула хозяйка, ровно азотом жидким обдала, уходить повернулась, а бухша вокруг снова вьется, медовым голоском на ушко что-то жужжит-напевает.

И тут Степаныч случайно, не случайно ли — кто его знает — взглядом с врачом «скорой» встретился. А глаза у того, слышь-ко, над марлевой повязкой поблескивают совсем непонятные: не то зеленые, не то черные, не то голубые, и глядят так, что белый свет вокруг, вроде, каруселится. И чует вдруг Степаныч, что язык у него точно с узла развязался: что хочешь выговорить может, хоть слов матное, хоть скороговорку.

Да только он ни то, ни другое говорить не стал, потому как человек культурный, хоть и пожалел про это тогда шибко. Уж очень сматькаться хотелось. Но сказал он только, что ноги его в ихнем вертепе больше не будет, потому как с людьми тут обращаются как с псами помоечными, и даже хуже. И денег ихних ему не надо. А баланс свой дурацкий, коли кому охота, сами могут доделывать. Подхватил он на этом пальтюшку да шапку в охапку, в другую руку — Ирину, да к выходу двинул. Врач «скорой» — за ним. А на баб-то, говорю тебе точно, словно столбняк напал: стоят, очи таращат, рты разевают, а ни слова вымолвить, ни шевельнуться не могут. Ну, а как очухались, так никого уже и близко не было: охранник внизу сказал, что двое, мужчина с женщиной, сели в такси, что у крыльца минут десять уже поджидало, да уехали. А «скорую» никакую он и в глаза не видал, и врача тоже.

* * *

На этом можно было историю мою и закончить, да только не вся она тут вышла. Продолжения просит.

После Нового года Ирина уволилась, снова на биржу пошла: лучше в безработных мыкаться, чем такое терпеть.

Бухша змееподобная тоже недолго проработала: через месяц по собственному желанию ушла, якобы по состоянию здоровья. Даже отрабатывать не стала две недели положенные. Да хозяйка и не неволила, видела, что с Сусанной ее разлюбезной нелады творятся: от каждого шороха подпрыгивает, валерьянку литрами дует, от людей шарахается. Наверное, неклимат ей там сделался. Али воспаление подлости.

А Степаныча к концу января в медный холдинг, что в том же здании, главбухом пригласили. Вишь, дружок его давний там в замы вышел, а главбух старый на пенсию как раз собрался — вот всё удачно так и сложилось, одно к другому.

Или сложили удачно?..

Потому что, милый ты мой, хочешь верь, а хочешь не верь, без ВНСа и тут не обошлось. То бишь, Внештатного Научного Сотрудника, как прозывали его — или ее, кому знамо? — еще работники НИИПП, пока оно живо было. Того самого, в маске, молчаливого, с разными глазами. Не знаю, выполнил ли он бы Степаныча желание, загадай тот себе счет в банке, яхту али дачу на Багамах — но думаю, что нет. Он же не волшебник какой. И таблеточки-то егойные, сдается мне, для того лишь нужны были, чтобы поглядеть, какой человек есть на самом деле. Ведь что твою душу лучше всего откроет, как не желания? Вот то-то же…

А теперь те, кому он показывается, его по-разному нарекают: в спортзале навороченном — Тренером кличут, в холдинге — Аудитором окрестили, в рекламе да журнале — народ поизобретательней, так Совестью Нации его прозвали, пошутили, вроде. Ну, а я полагаю, что в клинике мордодельной его правильнее всех поименовали. Потому как врачи самую суть его то ли угадали, то ли учуяли.

Душевед.

А кто мне не доверяет — пусть пойдет со Степанычем побалакает: он после полусотни лет молчанки до разговоров бывает дюже охоч, даже не знаю, как невеста, Ирина Николаевна, его терпит.