Медвежьи углы (СИ)

— Байдарки ваши? — среагировал дед.

— Нет, чужие, мы их даже не видели, но чую — идут — подчеркнул интонацией Петрович.

— А мне ничего не почувствовалось. Помирать пора, — огорчился дед.

— Да, ладно вам, — смягчился Петрович.

Владимир Петрович был тертый медведь, его не проведешь, у него было прекрасное алиби для людей: человеческая жена из местных жителей, речь и манеры своего в доску парня и работа, на которой не дашь себе и другим расслабиться, а чтобы не сойти с ума — прекрасное хобби: туризм и рыбалка. Заподозрить его в нечеловечности было невозможно.

Турпоход на байдарках всегда был в одно и тоже время — первая половина августа, незадолго до открытия охотничьего сезон. Охотников еще нет, а местных жителей уже нет. Тут можно расслабиться и время от времени принимать свой обычный вид, ночью побродить по лесу, бурча и принюхиваясь, плавать по течению реки вверх вниз, а на берегу его сторожил Борька Пинчук — псоголовец по происхождению и походный приятель. Он редко превращался в животное во время похода надолго. Только однажды, лет десять назад, расслабился и дня три, без перерыва, бегал в зверином обличии, пугая грибников из окрестных сел. Пришлось потом с маршрута сойти. И не потому, что Петрович на работу опаздывал, а исключительно из-за конспирации: где это видано, чтобы по лесу гонял седой пес размером с теленка и насвистывал под свой собачий нос популярные мотивчики. Но пронесло тогда.

— А что ваша прекрасная спутница? — спросил рыбак.

Петрович прикрыл глаза и значительно покачал головой.

Для конспирации брали настоящего человека — тихую, мечтательную и ужасно застенчивую женщину Лилю.

Она с солнцем ложилась спать и с ним же вставала — прекрасно для таких ночных хищников, как Петрович с Борькой. И палатка у нее отдельная. Была тихая, как птичка, любила на дневках собирать грибы, ягоды, травы к чаю, но готовить Петрович ей не доверял, кто их, тихих, знает. Не ровен час — снотворное в котел, а проснешься в зоопарке или у кого-нибудь над камином, на полстены растянутый.

В их с Борей дела Лиля не лезла, на дневках часами гуляла в полях и лугах. Когда она возвращалась или просыпалась, они чувствовали и моментально обращались в человека.

— А все-таки жаль, что много людей на реке. Мне так долго времени нужно, чтобы в себя прийти, — не успокаивался рыбак.

Петрович снова стал человеком — седым и худощавым. Подошла Лиля и поздоровалась со старым рыбаком.

— Совсем перестал чувствовать, дорогой мой, — сокрушенно прошептал неандерталец Петровичу и отплыл восвояси.

Борька рыбалку не любил, потому гремел котелками и мисками, чего-то готовя. Петровичу было лениво лезть в дела готовки, потому он, спросив мастырки у деда, рыбачил верховодку и прислушивался к реке. Лиля, перестав быть тихой, упражнялась на дудочке, которую где-то раздобыла. Петрович подозревал жену, с которой Лиля дружила. Жена Петровича была музработником в бывшем доме пионеров и доступ к инструменту имела.

— Фью-фью, фью-фью-фью, — свистом помогал Петрович экзерсисам Лили, верховодка, понятное дело, от этого совсем не ловилась, но он рыбачил для конспирации, ему хотелось вынюхать, как далеко от них другие группы по реке.

Ночь грядет безлунная, хорошо бы полностью развоплотиться и побегать, — думал медведь Петрович.

Совсем стемнело, ужин был готов.

— Давайте на берегу поедим — предложил Боря.

— Ага, тоже хочет побегать, — замер Петрович и опять посмотрел вверх по реке.

— Даже если кто и поплывет, нас не увидят, — глядя вверх по течению сказала Лиля.

Петрович отвернулся и демонстративно зевнул. Борька веток в костер подкинул, Лиля залезла в палатку и продолжила тренировку — фью-фью, фью-фью-фью…

Владимир Петрович и Борька расслабились: вот уже час, как они выпивали и закусывали, костер дымился, грея чай. Расслабон был полный: Петрович оброс шерстью, выставив лапы к костру, Борька, лежа на боку, стучал хвостом о каремат, их уже не смущал свист дудочки из палатки. По реке пошел плеск весел и пение.

— О! пионеры поплыли, — Борька сказал.

— Совсем охренели, в ночи плавать, — бурчал Владимир Петрович.

— Ничего, сейчас за поворот заплывут и тю-тю, — успокоительно протявкал Борис.

— Эй, хозяин, мы к вам! — заорали с флагманской лодки.

— Фигули на рогули, — пробурчал Боря и потрусил за палатку в человека воплощаться.

Петрович расстроился — не то слово, зыркал на природу, на реку, всю в резиновых лодках, на палатку со свистящей Лилей.

— Ну щас я им! — свистел на молодежь Петрович.

Флагманская лодка подъехала к берегу, из нее вылез совсем молодой человек, улыбнулся дружелюбно и, сказав Петровичу: «Здрасьте, дядя», — бросился наверх, к ним в лагерь.

Владимир Петрович охренел малость и за ним двинулся.

Парень стоял у Лилиной палатки и перебирал копытами.

— Ага, кентаврос! Тебя еще не хватало, дурило ты парнокопытное, — прям ему врубил Петрович.

— Меня Федя зовут, — радостный кентавр тянул ему руку для пожатия. Так здорово! Вы! Мы! Музыка сбора!

— Ты, Федя, чего в таком виде гуляешь, а кроме грибов собирать мы ничего не собирались, — хрипел от злости Петрович.

— Да ну, — отмахнулся Федя, — никого ж нет вокруг.

— А можно рядом с Вами нашим лагерем стать? — попросил Федя.