Город смерти

После «стрелки» он ушел своей дорогой, а я — своей. Я выкинул эту историю из головы: никакой пищи для ума. Спустя неделю или около того иду я по улице — в стародавние времена такое со мной бывало, — а ко мне привязывается бродяга и просит милостыню. «Мистер, тройки-бумажки не найдется?» — спрашивает. «Тройка-бумажка мне нужна». — Изображая бродягу, Кардинал скосил глаза и заговорил писклявым тенорком; пародист из него вышел бы неважный. — Вы хоть раз такое слышали, мистер Райми? — спросил он. — Хоть раз слышали о такой вещи, как «тройка-бумажка»?

— Полагаю, что нет, — ответил я, недоумевая, к чему он все это рассказывает.

— И я не слышал. Ни разу до того момента и ни разу после. «Тройка-бумажка». Почти дословный повтор спустя неделю. Сначала из уст богатого алкаша, потом из уст такого же алкаша, только нищего. Совпадение? — Его лицо рассекла улыбка. — Я позвонил старику и спросил, остается ли предложение в силе. Он обалдел. Сперва решил, что я его разыгрываю — совсем как вы сегодня. Я уверил его, что говорю серьезно. Он согласился, с радостью, моментально. Здание доставалось ему за бесценок. Он это понимал, и я понимал. Никаких подковырок, никаких тайных условий. Я терял кучу миллионов, вот и все. Спустя несколько недель здание сгорело. Проводка, знаете ли, искрила. Вина тут ничья. Владелец и бровью не повел: он все равно собирался сносить эту ветхую хреновину. Значит, придется добавить пару монет на расчистку площадки. На фоне грядущего навара — гроши.

Но вот рабочие разломали само здание и начали копать, чтобы убрать старый фундамент. И кое-что раскопали. Здание стояло — я не шучу — на древней братской могиле. Под руинами покоились тысячи мертвецов. Так и так радость небольшая — нормальные люди вряд ли будут отдавать свои кровные за квартирки над кладбищем, — но это еще не все. Оказалось, там хоронили ЧУМНЫХ БОЛЬНЫХ!!!

Тут он принялся хохотать и колотить кулаками по подлокотникам кресла, обливаясь злорадными слезами.

— Нет, это надо же: чума, мать ее за ногу, — просипел он, отсмеявшись. — Лучше не придумаешь, а? Чума! А я-то хотел раскручивать этот престижный адрес с прекрасным видом…

Как только слухи разнеслись, проект сдох. Вмешалось правительство: объявило это место историческим памятником и потенциальным источником эпидемиологической опасности одновременно. Газетчики, ухватившись за это дело, накопали всяких россказней и баек, которыми овеяно любое старое здание: случаи загадочной смерти, убийства, изнасилования и прочее. И, чтоб ему мало не казалось, с моего старого друга-пахана стребовали стоимость раскопок. В итоге домик стоил ему многих миллионов. Разорил его подчистую. И меня бы разорил, если бы я за этот дом держался. Даже моего влияния не хватило бы, чтобы уладить дело миром. Итак, благодаря околесице уличного бродяги я получил три миллиона в плюсе вместо кругленькой суммы в минусе. Моя империя сделала шаг вперед вместо нескольких назад. Плюнув на логику, я положился на случай — и вышел победителем.

Теперь начинаете понимать, мистер Райми?

Я кое в чем разобрался, но никак не мог заставить себя поверить, что он говорит серьезно.

— Вы никак не могли предположить, что такое случится, — возразил я. — Такой безумный поворот событий… Не могли же вы предвидеть…

— Да нет, конечно! — оборвал он. — Разве я хоть раз сказал, что предвидел? Похоже, вы забываете мои слова, как только они слетают с моих уст. Я только что похвалился своим невежеством, мистер Райми. Об устройстве мира и силах, связующих нас воедино, я почти что ничего не знаю. Я вам не гадалка. В будущее не заглядываю. В свой рассказ я вложил совсем иную мораль.

Я дей-ству-ю, мистер Райми, в соответствии с наблюдаемыми мной явлениями и поступающими ко мне стимулами. Выводов не делаю, размышлять не размышляю, гипотез не выдвигаю, вопросов не задаю. Когда что-нибудь случается, — он щелкнул пальцами, — я вскакиваю с места. Когда я замечаю совпадение — свежевыкованное звено, щелчок одного из замков мира, — я немедленно ищу способ учесть его в своих планах, использовать, обратить себе в выгоду, увязать с собой и окружающей действительностью. Мистер Райми, все взаимосвязано. Это и есть разгадка, это и есть первый и единственный закон. Это надо знать. В это надо верить. А вот когда узнаете и поверите, сможете этим поль-зо-вать-ся.

Он замолчал и, потирая лоб костлявыми пальцами, задумался, как изложить свои идеи под другим углом. Я видел, что за его внешним спокойствием кроется разочарование; так и сяк он пытался ослепить меня величием своей тайны, подобрать нужные слова, достойные жемчужин его мудрости. Он был из тех, кто истово верит в свое кредо — хотя несколько минут назад отозвался о вере непочтительно — и жаждет обращать неверующих. Зачем ему обращать людей и почему он выбрал именно меня, я не понимал.

— Мистер Райми, у мира есть свои собственные законы, — подытожил он. — Понимать их нам необязательно — надо только им повиноваться. Как с тройкой-бумажкой. Логического подобия — ноль. Никаких признаков, будто эти двое как-то связаны между собой или что такой выгодный участок лучше продать. В из-вест-ных нам областях познания ничто не говорило, что это знак. Но мир… природа… боги… на каком-то уровне они были связаны. Что-то их объединяло. Общего звена я не увидел, но все равно его почуял. Почуял — и принял меры. Принял меры — и получил прибыль.

Помедлив, он глотнул воды.

— Вот как я веду дела, — тихо проговорил он. — Глядя на меня, люди видят, какие бабки я зашибаю на бирже и в торговле недвижимостью. Смотрят на влиятельных друзей, которых я обхаживаю, — крупных шишек, с которыми я порываю незадолго до их неожиданных падений на дно общества. Они дивятся, откуда я столько знаю, почему так часто контролирую ситуацию, раньше всех предчувствую успех или неудачу. Считают меня мудрецом, на которого работает целая команда башковитых советников и мыслителей. Так вот, мистер Райми, — ничего они не понимают. Мой советник — мое нутро. Я действую по наитию. Не желаете ли выпить, мистер Райми? — осклабился он.

Пока он ходил за пивом к холодильнику, в соседнюю комнату, я обдумывал его слова и пытался доискаться до смысла. Я понимал: вполне вероятно, что это лишь игра — он кормит меня лживыми байками, проверяя на легковерие. Но выглядело все это очень натурально.

Когда он вернулся и устроился в кресле, я сказал:

— Этот способ не сработает. Никак не может сработать. Против вас то и дело будет действовать закон средних чисел: потери в любом случае превысят прибыли. Все равно как играть в покер, не глядя в свои карты: может, несколько раз и выиграете, но не будете знать, когда имеет смысл рискнуть большими деньгами. Вы отдались бы на волю рока. Вы были бы бессильны. Так что не работает ваш способ.

— Нет, мистер Райми, он работает. — Он показал на свой кабинет который, при всей скудости обстановки, ясно свидетельствовал о богатстве и высоком положении его хозяина. — Живое доказательство — я сам. Помните, с вами не уличный проповедник разговаривает, не студент с занятной теорией, не игрок в рулетку с новейшим методом стопроцентно верного выигрыша. Говорит человек, сделавший себя сам. Я живу с капитала, накопленного за десятки лет процветания — процветания, гарантированного этим законом. Это вам не «может быть», мистер Райми, а неоспоримый факт.

Конечно, метод не так прост, как можно было бы подумать на примере «тройки-бумажки». Пример этот я привел, поскольку он очень уж наглядный и колоритный. Обычно связи куда как тоньше, куда как неуловимее. Замечать их — почти непосильный труд, сообразить, как действовать на их основе, — запредельное чудо. Легче легкого ошибиться, шагнуть не туда, упустить шанс.

Тут нужны мозги — чтобы руководить действиями, но и храбрость, чтобы на старте приказать мозгам заткнуться; дело сдвинется с мертвой точки, только если ты будешь готов довериться своим инстинктам, даже если голова им перечит, даже если очевидно: нутро тебе врет. Иногда обжигаешься. Я сам сто раз опалял пальцы. Раз или два обгорал всерьез. Умей жить рядом с огнем. Потому что стоит тебе повернуться спиной к избранной тобой дороге — хоть единожды, — ее чудесная благодать покинет тебя навеки. Ты снова станешь частью реального мира — серым, заурядным, как все, кандальником — и больше уже не вырвешься.