Честь корабля

Акула снова насел на меня, размахивая обоими кулаками, и я пропустил жуткий хук в подбородок. Потом он рассек мне скулу скользящим правой, а я левой от души влепил ему под сердце. Некоторые болельщики кричали мне «боксируй!», но разве может боксировать человек, не искушенный в этой благородной науке? Я грубый и безыскусный «молотила» и никогда не исправлюсь.

Бац! Он с ходу запечатал мой глаз хлестким ударом, и пока я над этим раздумывал, Акула зверски вломил мне под сердце правой. Мои колени подогнулись, и пара мощных ударов справа и слева уложила меня носом в травку. Я слышал, как миль примерно в тысяче от ринга считает судья, а лица зевак за канатами двоились. Но тут я вспомнил о Диане и поднялся на колени. Акула Муркен стоял надо мной и злобно лыбился. Я потряс головой, туман слегка рассеялся. Я был оглушен, но не лишился сил.

— Девять! — сказал судья, и в ту же секунду я вскочил и влепил Муркену правой по губам.

Он не успел закрыться, его голова дернулась, будто крепилась к плечам на петлях, и кровь брызнула на меня и на рефери. Акула взревел, отвел правую и… достань она цели, я получил бы билет в один конец до Земли Обетованной. Прикрываясь обеими руками, я присел, выпрямился и саданул снизу левой. Апперкот пришелся в цель, Акула заревел, будто его резали, и оторвал меня от земли хлестким ударом правой по корпусу. В отчаянии я вошел в клинч, и пока мои каблуки опускались на его стопы, он пытался выковырять мне глазные яблоки.

Судья разнял нас, но я успел достать Муркена прямым левой. Он загнал меня в угол, и мы обменивались тумаками, пока белый свет не стал красным. Наши руки двигались медленно и тяжело, точь-в-точь поршни тормозящего паровоза. Ни один из нас не услышал гонга; судье пришлось снова разнять нас и развести по углам. Я плюхнулся на табурет и откинулся на канаты, очень слабо воспринимая происходящее. Пока весельчак-секундант равнодушно обрабатывал меня, я сосредоточился на мыслях о красавице Диане, моей будущей супруге, и благодаря этой оздоровительной процедуре встал по удару гонга довольно свежим, без пелены на мозгах.

Во всяком случае, я был свежее Муркена. Мне досталось крепче, но ведь я вышел на ринг в лучшей форме. Он больше меня привык к жаре, но ему мешал излишек жира. Я вообще недоумевал, как он ухитряется выдерживать убийственный темп. Бог знает, когда Акула в последний раз встречался с хорошим боксером, но все же он задал мне перцу.

Второй раунд он начал шустро и сразу схлопотал в правый глаз. Он взвыл и угостил меня левым хуком в подбородок и правым — в живот. Я ринулся на Акулу, чтобы свалить его отчаянной атакой на корпус. Я все поставил на карту, осыпал его таким вихрем размашистых ударов, что толпа едва не обезумела. При этом я изо всех сил старался не обращать внимания на его отпор. Под градом моих тумаков он заревел раненым львом и отбросил меня сильнейшим правым свингом в висок. Я снова «поплыл», но рефлексы старого «молотилы» удержали меня на ногах.

Широко открывшись, я ринулся в атаку и ошеломил Муркена мощным ударом правой. Второй удар я закатал ему в глаз, а он едва не отшиб мне нос ответным левой. Затем он проломил мою защиту хлестким апперкотом под сердце, отчего у меня напрочь заперло дыхание.

Я бессильно уронил руки, и он влепил мне по подбородку хук левой. Мои подошвы взлетели выше головы, а затылок шмякнулося о грунт с такой силой, что в легкие вновь устремился воздух. Я вскочил, не дожидаясь отсчета, и явно слабеющий Акула погнал меня по рингу. Но мне пришлось хуже, чем ему.

Кровь заливала глаза, я еле двигал руками и смутно догадывался, что отголоски далекого грома на самом деле — хлопки кулаков по моей голове и корпусу. Я опять уронил руки и повис на канатах, раскачиваясь от его ударов. Дальнейшее помню плохо, но ему пришлось потратить чуть ли не минуту, чтобы сбить меня наземь — настолько он вымотался.

Судья произнес надо мной «девять» одновременно с ударом гонга. А может, и нет — я не помню. Помню только, что очухался в углу, когда мой секундант размахнулся, чтобы бросить на ринг полотенце. Я перехватил его руку.

— Не смей, — пробормотал я. — Вылей лучше на меня ведро воды.

Он заворчал, но повиновался, и я посмотрел на Муркена, которого массировали и обмахивали секунданты. Муркен являл собой печальное зрелище: глаз заплыл, щека глубоко рассечена, пот ручьями бежит по волосатой груди, мешаясь с кровью, а грудь судорожно вздымается. Он уставился на меня так, будто не верил своим глазам, но тут прозвучал гонг.

— А ну, помоги встать, такой-эдакий! — рявкнул я секунданту, и он неохотно повиновался, сказав при этом:

— Ты самый крутой тип из всех, кого я видел, но это тебя не спасет.

У меня очень ослабли ноги, и, сказать по правде, я вообще чувствовал себя неважно, когда, пошатываясь, брел навстречу Муркену. Но моя способность приходить в себя всегда изумляла любителей бокса, а уверенность в том, что Муркену едва ли лучше, добавила мне сил. Когда мы сошлись посреди ринга, мне подумалось, что награда вполне оправдывает перенесенный кошмар. Затащить под венец такую кралю, как француженка Диана? Да за это жизни не жалко!

На этот раз Муркен не спешил. Он неторопливо «опробовал» меня левой, прежде чем выбросить правую. Когда это случилось, я опустился на колени и судья начал отсчет. Я поднял глаза на Муркена. Его руки повисли как плети, голова склонилась на огромную грудь, а брюхо колыхалось от судорожных вздохов. Ужасная жара и недостаток тренировок навалились на моего противника тяжелым бременем, и я понял, что одолею его, если еще чуть-чуть продержусь. Передо мной маячило лицо Дианы, милые печальные глаза умоляли выстоять и победить.

Воспрянув духом, я успел подняться за долю секунды до того, как судья засчитал нокаут. Увидев меня на ногах, Муркен ужасно расстроился. Выругавшись, он враскачку побрел ко мне. Но я знал, что он начисто выдохся в предыдущем раунде и, хотя все еще опасен, у меня есть неплохие шансы.

Этот раунд прошел в относительно медленном темпе. Мы часто входили в клинч и обменивались вялыми ударами, накапливая силы для следующего раунда. Вот для чего нужны тренировки — в затяжных клинчах я успел обрести прежние силы, а Муркен, которому недоставало подобного навыка, еще сильнее раскис. За полминуты до конца раунда я пошел в атаку, заставил Акулу пошатнуться от хорошего хука, а перед самым гонгом провел очередной хук правой в челюсть.

Уходя в свой угол, я оглянулся на Муркена. У него дрожали ноги, и я понял, что конец не за горами — если только Акула не убьет меня раньше.

Отдыхая на табурете, я заметил, как мой секундант, метнув в меня колючий взгляд, выслушал шепчущего ему на ухо коллегу из угла Муркена. Мой помощник кивнул и сунул мне под нос флягу.

— Выпей, поможет.

Я ощутил знакомый аромат отравы, которую подливают в питье завлекаемым обманом на судно матросам. Говорят, наркотики не пахнут, но иногда это не соответствует действительности.

— Проклятый такой-эдакий! — проревел я, срываясь с табурета. — Опоить меня вздумал? — И от удара правой в челюсть он перелетел через канаты.

— Нарушение правил! — завопил какой-то умник из публики. — Костиган только что уложил своего секунданта. Я свидетель!

— Тоже мне свидетель! — рявкнул я, перегнувшись через канаты и на волосок не достав его мощным зубодробительным. — С чего ты взял, что взгреть собственного секунданта — нарушение?

В эту минуту прозвучал гонг, и у меня не осталось времени ни на кого, кроме Муркена.

Эта горилла бросилась в атаку! Муркен понимал, что скисает, и сочетание невероятной бойцовской ярости с поразительной энергией увлекло его в бой, чтобы убить или погибнуть. Переставляя непослушные ноги, он пересек грунтовый ринг с удивительной быстротой. Он размахивал руками неуклюже, как дубинами, но силы в них еще хватало, чтобы нокаутировать быка.

Следующие несколько секунд я провел будто посреди смерча. Акула осыпал меня градом ударов, но быстро выдохся. Сквозь красный туман я увидел окровавленную, покрытую синяками физиономию с широко открытой в мечтах о глотке воздуха пастью и одним незаплывшим глазом, и этот глаз прожигал меня яростью.