Дети Смерти

Отрубленная голова тага с глухим стуком упала на пол. Несколько раз конвульсивно вздрогнули массивные челюсти. Голова медленно растворялась в полумраке кастагтена.

Ни Диим, ни его приятель не видели, как с тяжелым стоном, едва не ломая позвонки, плюхнулось на опилки обессиленное борьбой тело недавней пленницы. Оба унрита мчались по улицам Унры, и все окрестные хиссуны вторили их безумному, мало чем отличающемуся от рыданий смеху.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Кастагтен. Серая туша тага. Невероятная легкость во всем теле. Потом — пустота.

Она так и лежала в беспамятстве, когда Нагх отыскал ее. Брезгливо повернул безжизненное тело ногой.

— Рыжая.

— Не совсем, — усмехнулся стоявший за его спиной воин.

— Возьмите, — скомандовал Нагх.

Так она попала на кумарон Ортага.

В трюм.

Она пришла в себя от легкого похлопывания по щекам. Еще прежде, чем открыла глаза, почувствовала спертый, пропахший запахами рыбы и тухлого иллансана воздух. Он показался ей, как никогда, чистым и свежим. Женщина глубоко вздохнула. С трудом разомкнула веки.

Склонившееся над ней лицо Мары.

— Где я?

— Там же, где и все. В заднице, — в голосе Мары слышались нотки ненависти. — Если бы ты была в Унре, то давно уже отправилась бы в нижний мир. Вместе с Таем, ей-ей! Поняла?

Проглотив горький ком, Мона-Элта кивнула. Потом тихо прошептала:

— За что?

— Ой! Посмотрите на нее! — воскликнула Мара. — Она еще спрашивает, за что. Э, да ты… Где твои рыжие волосы, Эл? — сбавила обороты женщина. — Видать, досталось и тебе, — сказала она мягче.

Приподнявшись на локте, Мона-Элта огляделась.

Какие-то бочки. Грубо выделанные доски покачивающегося под ней пола. Тусклые свечи на свисающих с потолка массивных подсвечниках. Посреди комнаты («Это не похоже на комнату», — тут же решила Мона-Элта) ведущая куда-то наверх лестница. Несколько ступенек сломано. Вокруг — испуганные лица женщин. Много лиц. На мгновение ей показалось, что она бредит. Мона-Элта устало закрыла глаза. Сон. Всего-навсего сон.

Далекий голос Мары:

— Пускай. Не время. Сейчас. Ее…

Она проснулась от чувствительного пинка.

— Хватит спать, сука!

Снова спокойный голос Мары:

— Оставьте ее. В Унре она ответит за все.

— Ты надеешься вернуться в Унру?

— Я вернусь, — твердо сказала женщина.

Мона-Элта открыла глаза. Вокруг ничего не изменилось. Значит, не сон.

— Иди-ка, похлебай, — позвали ее.

— Где я?

— Здесь. На кумароне одной хриссы.

Ку-ма-рон.

Что-то забрезжило в ее памяти. Откуда-то всплыло имя — Ортаг. С ним надо быть настороже. Почему?

— Ну и дрянь эта похлебка, — сказали где-то совсем рядом. — Держи.

Ей придвинули миску. Запах пищи приятно щекотал ноздри, отзывался истомой во всем теле. Мона-Элта с трудом села — болела ушибленная во время падения спина. Женщина никак не могла вспомнить отчего. Она вздохнула, взяла миску обеими руками. Хлебнула уже основательно остывшее пойло. Кивнула головой невесть кому:

— Дрянь…

Не услышав ответа (хватит с тебя и того, что дали поесть!), допила похлебку до конца. Желудок удовлетворенно забурлил, переваривая пищу. Подошла Мара, присела рядом:

— Полегче?

Теплое слово было сказано как нельзя кстати.

— Да. Как я сюда попала?

— Вероятно, так же, как и мы.

— Ортаг?

— Кто? — переспросила Мара.

— Я спрашиваю, это Ортаг?

— Нагх.

— А! Помню, — (это имя тоже смутно брезжило в ее памяти). — Что с нами будет?

— Я бы и сама хотела знать. За нами следят. Оттуда, — указала пальцем на закрытую крышку люка Мара.

— А вы потушите свечи. Никто ничего не увидит.

— Я предлагала. Хотя что толку? К тому же многие боятся темноты.

— Верно, — сказала одна из женщин, — без разницы все это.

— А где же… — Мона-Элта запнулась, — почему они..?

— Протрезвеют — придут, — снова вклинилась в разговор их бойкая соседка.

— Если мы не двинемся в какой-нибудь Тауран, — мрачно добавила Мара. И вдруг пронзительно закричала, закинув голову: — Эй! Писать хочу!

Сознание возвращалось медленно. Он все еще барахтался в волнах, сражаясь с вцепившимся в него тагом. Задыхался. Захлебывался соленой морской водой. Отчаянно молотил кулаками лохматую, ненавистную морду. Чувствовал, как рвут кожу тупые, сточенные о камни Магра когти.

Что-то холодное коснулось его лица. Вода, схватка, боль отступили. Дышать стало легче. Еще минта, и Тай ощутил приятное спокойствие во всем теле. Мышцы расслабились. Дыхание выровнялось. Он вспомнил Мону, но это воспоминание не причиняло боли. Напротив, оно было приятным, ибо сейчас, в воспоминаниях, Мона была жива. Она склонялась над ним. Он чувствовал тепло ее кожи. Приятный запах ее подкрашенных специальным настоем губ. Он невольно потянулся губами к ее губам. (Как жаль, что этого не было там. В жизни.) Тай вздохнул. Хотел поднять руку, чтобы обнять ее теплое податливое тело.

Рука не поднималась.

Унрит вдруг почувствовал стягивающие запястья веревки. Приоткрыв глаза, увидел тусклый огонь стоявшей на столе свечи.

— Ой, где я?

Тай проснулся, мгновенно ощутив уже знакомую боль в раненом унритской стрелой плече. Непривычно саднило разорванное клыками тага бедро. Он стиснул зубы: бывает хуже.

— Однако крепко тебе досталось, Тай, — услышал унрит хриплый, похожий на скрип плохо смазанного колеса голос.

Он повернул голову в сторону говорящего: у кровати, удобно устроившись на стуле, сидел, заложив ногу за ногу, худой жилистый человек с неприятным, лишенным всяких человеческих эмоций лицом. «Под стать голосу», — хмуро подумал Тай.

Человек встал со стула (оказалось, что он довольно высок — его макушка едва не касалась потолка), подошел к кровати. В правой руке он держал — Тай пригляделся…

— Да-да, — усмехнулся незнакомец (усмехались лишь уголки губ, лицо же по-прежнему походило на маску), — это именно он. Вернее, она, — поправился собеседник Тая. — Узнаешь?

Еще бы! В руках он держал… огромную, с выпученными глазами голову тага Урта.

Как могла оказаться у него эта голова? Последнее, что помнил Тай, — схватка под водой.

Смертельная схватка.

Для человека. Для тага. Для обоих.

Унрит напрягся всем телом, спросил, пытаясь не выказывать удивления:

— Как?

— Я бы и сам хотел понять, КАК, — сказал незнакомец, но, каким бы непроницаемым не было его лицо, унрит почувствовал, что он врет.

— Это я?

— Полагаю, что ты. Больше некому. Я наблюдал. С кумарона, — пояснил незнакомец. — Кстати, я не представился, хотя, полагаю, мое имя тебе ни о чем не скажет. Ортаг, — он слегка наклонил голову.

«Тот самый», — подумал Тай.

— Ага! Я вижу, ты кое-что слышал. От кого?

Тай хмуро отвернулся. Досадливо закусил губу.

Незнакомец читал его мысли с необыкновенной легкостью.

— У меня не было даже ножа, — пробормотал унрит.

— Ну, ножом такую голову не отрежешь, — услышал он насмешливый голос Ортага. — Полагаю, никаких мыслей на этот счет у тебя нет?

«Сам знаешь, ты уже достаточно покопался в моей голове».

— Вот это-то и странно, — задумчиво сказал Ортаг, будто продолжая незаконченную унритом мысль.

— Мне тоже, — унрит снова повернулся к собеседнику. Только сейчас он ощутил легкое покачивание комнаты. — Я на кумароне, да?

— У меня. В ГОСТЯХ, — особенно выделил Ортаг.

— Тогда почему я связан?

— Ну, — протянул Ортаг, — ты слишком брыкался, а с твоими ранами это вряд ли пошло бы тебе на пользу. На-ка, подкрепись, — он вытащил из кармана флягу, поднес ее к губам унрита. Чуткий, нечеловечески чуткий нос Тая уловил смутно знакомый, опасный запах… Чего? Вспомнить он не мог. — Пей, — повелительно сказал Ортаг. Тай осторожно хлебнул. Напиток показался ему вкусным. Он хлебнул еще раз. Потом мотнул головой — больше не хочу.

— А ты не из трусливых, — опять усмехнулся Ортаг. — А вдруг это отрава, а?