Иной край неба. Дилогия (СИ)

- Цени моё великодушие, Горохов! - подчёркнуто спокойно и по-прежнему лишь чуточку насмешливо провозгласил я. - Ведь мог бы поставить тебе подножку, и сейчас ты бы вытер весь этот пол своим лицом!

- Сволочь! - взвыл Горохов. Очень нелогичный на мой взгляд вывод.

- Карате, Горохов! - попытался я перевести дискуссию в, собственно, дискуссию, так сказать, перейти от дела к словам: - То, что ты вытворяешь, это вообще не карате! Посмотри на себя!

- Чего не так-то? - оторопел Горохов, но быстро опомнился: - Ты меня учить будешь?!

- Чему тебя сенсей учил, Горохов?! Как тебе не стыдно позорить своего сенсея! - покачал я головой, глядя, как противник подходит ко мне с поднятыми кулаками. - Задумайся, в чём твоя ошибка? Почему ты опять упал? А?

А сам я в это время прикидывал, что вошедший в раж пацан сейчас и прыгнуть может, что бы в прыжке ногами пинаться. У них там в их карате вроде бы так и делают. Так что я лихорадочно прикидывал два варианта: отпрыгнуть назад и в сторону, и встретить его в момент приземления, или шагнуть на встречу, и обломить бедолагу прямо на взлёте?

- Стойка! Я стоял плохо! Но сейчас я тебе покажу! - Горохов был полон решимости.

Он скакнул ко мне, и замер в эффектной стойке, проделав эдакое движение руками, как в кино. Я же просто сделал шаг назад, так, что бы он меня никак не достал. Сейчас этот горячий парень должен будет сделать шаг ко мне, что бы выйти на дистанцию атаки. А я могу издеваться над ним, пока у меня за спиной не кончится коридор, или у Горохова не кончится терпение.

- Дело не в стойке, Горохов! - спокойно заявил я ему. - Думай! Что ты сейчас делаешь очень...

Горохов бешено сверкнул глазами, скрипнул сжатыми зубами, и сделал широкий шаг вперёд. Слишком широкий для такой стойки. Попытался сделать. Я легко подсёк его ногу, и Горохов грохнулся на пол.

- ... очень неправильно! - закончил я свою фразу. - Неправильно, Горохов! Всё твоё карате не будет работать!

- Это ещё почему вдруг?! - вскрикнул бедолага, подскакивая на ноги, и едва не плача от досады.

- Потому что ты не спокоен, - тихо проговорил я, и Горохов замер, невольно стараясь разобрать мои слова. - Человек тщится считать себя разумным, но на самом деле, всем в человеке правят эмоции, - я плавно менял темп и тембр голоса на убаюкивающий манер. - Эмоции, Горохов, управляют и телом, и разумом. Разум способен работать только в отсутствии эмоций.

Горохов стоял не дыша, и удивлённо слушал меня. Я прям гордился собой: экий я умница, заговорил разъярённого орангутанга, усмирил взбешённого варвара, вернул в лоно цивилизации заблудшую душу! Ай да я! Вещаю мудрости! Виват мне!

- Великое искусство карате рассчитано на воина, нашедшего душевный покой, и работает у того, кто сохраняет хладнокровие. Вот почему, Горохов, ничего у тебя не получается! Скажи, разве я не прав? Скажи, ведь у себя в секции карате ты в спарринге выступаешь не хуже других тренированных бойцов, так?

- Да, - согласился Горохов, опустив голову.

- Это потому, что там ты не волнуешься, не боишься, и не гневаешься. Там ты собран и спокоен. А тут со мной - посмотри на себя, Горохов! Ты словно разъярённый варвар!

- А ведь верно! - согласился Горохов, поднимая голову, и вдруг широко улыбнулся мне. - Ты прав!

Бац! И Гороховский кулак врезается мне в скулу! Всё, что я успел сделать - это в последний момент дёрнуть головой. И то хорошо, иначе зубов бы у меня вышел сильный недочёт! Всё же, чему-то проклятый Горохов таки научился в секции карате! Вот же гад подлый! Я ему тут глаза на мудрость веков открываю, бисер, понимаешь, мечу, а эта свинья мне - в рожу!

- Спасибо тебе, Лёха! - искренне поблагодарил меня улыбающийся Горохов. - Ну, и теперь мы в расчёте! - и протянул мне руку для рукопожатия! Ах ты! Да я тебе сейчас эту руку оторву, и знаешь, куда засуну?!!

Вся разумность и мудрость враз слетели с меня, как пыль со старой шторы, которую сильно встряхнули.

Но вдруг правое предплечье оттянула заговорённая боевая сталь, и как только я это понял, на меня словно ведро холодной воды вылили. Проклятье! Я же сейчас бедолагу Горохова убью! Ох!

Горохов ничего не заметил, потому что я сейчас был к нему левым боком вполоборота. Он всё так же стоял надо мной, довольный, и протягивал руку.

Я выпрямился, медленно потёр горящую скулу левой рукой, выдавливая из себя воздух сквозь зубы. Праведный гнев придётся отложить! Драки не будет: на мне магическое оружие же! Правую руку с катаром я теперь за спиной прятал. Праведный гнев. Хм. А бывает ли гнев праведным вообще? Кажется, только что кто-то шибко мудрый моими устами говорил что-то о хладнокровии, спокойствии, власти разума и прочем таком всяком...

- В расчёте? Фиг тебе! С тебя пачка жвачки, Горохов! За науку! - проворчал я, и ткнул левым кулаком в его раскрытую для рукопожатия правую ладонь. Не мог я сейчас никому руку жать: на моей правой - катар! Который я сейчас за спиной прячу. Горохов хмыкнул, сжал свою правую ладонь тоже в кулак, и мы сдвинули кулаки костяшками. Вот ведь, горелая изоляция! Распаять мои контакты алхимическим огнём!

- Иди, Горохов, с миром, а я подожду у реки! - буркнул я.

Горохов хмыкнул, и развернулся было уходить. Вдруг остановился, оглянулся на меня, покачал головой. Сделал пару шагов беззаботной походкой вразвалочку, но резко развернулся, и решительно вернулся ко мне.

Ну чего ещё ему?! Валил бы ты, Горохов! Мне оружие холодное прятать надо срочно, не ровен час, заявится кто сюда!

- Слышь, Лёха, а это чего сейчас было? - спросил он. - Ну, вот, про реку, и про мир? Это, я не понял, ты чего-то имел в виду? Или просто что-то умное ляпнул, что бы, типа, круто выглядеть?

- Это отсылка к Конфуцию, Горохов, - вздохнул я.

Горохов замер знаком вопроса. Не уйдёт, ведь, зараза! Надо было согласиться, что я это для умного вида ляпнул! Я заглянул в глаза Горохову, но тот взгляда не отвёл. В его глазах светилась наивная вера в то, что я его сейчас откровением одарю. Ладно, лови, Горохов!

- Мудрый Конфуций, не проигравший, кстати говоря, ни одной битвы, даже превосходящим силам противника, учил: - 'Дай дорогу дураку, и подожди у реки, любуясь кувшинками, пока течение не пронесёт мимо тебя его труп'. Ну, я дословно не помню, но смысл такой.

- А! А я так и думал, между прочим, что это из какого-нибудь Конфуция! - заявил Горохов, и, наконец, пошёл прочь. Но не ушёл - опять вернулся:

- Слышь, Лёх, а чего ж ты такой крутой к нам в карате не идёшь?

- Да куда мне ещё и карате?! - удивился я предложению. - Три вида спорта тяну!

- Вот я к тому же! Зачем тебе сдалось столько тянуть?

- Да как-то закрутилось, сам теперь не пойму, - пожал я плечами.

- А слышь, неужто мотокросс и впрямь круче карате, а? - поинтересовался он. - А я, знаешь, в карате-то назло родителям пошёл. Это потом втянулся, нравиться стало, как что-то получаться начало.

- Да вот и я тоже в мотокросс пошёл, что бы отцу досадить! - вдруг неожиданно для самого себя ляпнул я! Вот оно! Очень на правду похоже, очень! Надо бы с двойняшкой своим поговорить о мотокроссе и отце!

- Ты это, Горохов, не злись за заметку в газете, - вздохнул я. - Мы в следующем номере опровержение дадим.

- Да ладно, чего там! - отмахнулся тот. - С меня-то не убудет. Только не понятно, зачем вам в газете всякий такой вздор пустой писать?

- А! Девчонки! - вздохнул я. - Они так себе журналистику представляют: что бы громкие заголовки и сенсации!

- Да как же ты-то к ним попал? - посочувствовал Горохов.

- Они меня шантажируют! - громким шёпотом признался я.

- А есть чем?

- О! Ты не представляешь, на что они способны!

- Да уж, - Горохов покачал головой, и вздохнул.

Он всё же ушёл, и я, крадучись, прижимая к себе завёрнутый в школьный пиджак катар, пробрался в комнату нашей редакции. Благо, дверь тут теперь не запиралась, если знать, как потянуть. Присел на стол, приложил холодную сталь к ушибу. Подумал.