Гвардеец Гора

— Она красивая, мой господин! — повторила она. — Она — моя?

— Она — моя, — ответил я, — так же как и ты. Ты ничем не владеешь. Скорее, тобой владеют.

— Да, господин, — засмеялась она, — но разве ты купил ее не для меня?

— Для тебя, — ответил я небрежно, — или для какой-нибудь другой рабыни.

— Я думаю, что рабыня, о которой ты думал, это я, — проговорила она.

— Возможно, — не стал спорить я.

— Первый раз, когда ты взглянул на меня в университетском городке, — сказала она, — ты смотрел на меня так, как будто я могла быть рабыней.

— Неужели? — спросил я.

— Да, — сказала она. — Ты думаешь, женщина не знает, когда на нее смотрят так, как будто она может быть рабыней? Мы не тупые, мой дорогой господин. Более того, ты смотрел на меня так, как будто я могла быть твоей рабыней.

— В то время я еще не очень понимал такие вещи, — признался я.

— И в глубине сердца, под теми смешными одеждами Земли, которые я тогда носила, я знала, что ты прав.

— Ты едва здоровалась со мной, — сказал я. — Казалось, ты едва замечаешь мое существование.

— Я боялась, — проговорила она. — Все вдруг стало другим. Можешь ты представить, каково это для земной девушки, совсем ее общественным положением, образованием и воспитанием, внезапно осознать, что она женщина и что она встретила своего господина?

— Несомненно, это могло быть тревожащее понимание, — признал я.

— Надень цепь на меня, господин, — засмеялась она. — Мне не терпится увидеть, как я выгляжу в ней!

— Тщеславная рабыня, — сказал я.

Затем она встала, и я обмотал цепь вокруг нее. Она поспешила к стене, на которой висело большое зеркало, и, поворачиваясь и принимая позы, примеривая цепь, стала рассматривать себя.

— Она красивая, — повторила она, поворачиваясь. — Как я жалею бедных свободных женщин, которые не могут носить такие вещи.

Она снова придирчиво посмотрела на себя, покачав головой, и начала экспериментировать с цепью, меняя линии, обороты и натяжение. Она примеривала ее с тщательным вниманием и тонким вкусом.

— Я думаю, за меня бы дали хорошую цену, — проговорила она, не отводя глаз от зеркала.

— На рынке, — заметил я, — тебя бы не продавали в цепи.

— Даже и так, — сказала она, — если бы я была мужчиной, я думаю, я бы купила меня.

Я ничего не ответил.

— Ширли, Пегги, Лола и я, — сказала она, — кто из нас самая красивая?

— Большинство мужчин, — ответил я, — возможно, заплатили бы наибольшую цену за Ширли, потому что сочли бы ее самой желанной, если не самой красивой. Потом, я думаю, следующей получила бы высокую цену Пегги, а затем Лола, а потом уже и ты.

— Я была бы последней? — задала она вопрос, все еще глядясь в зеркало.

— Думаю, — ответил я, — безусловно.

— Но, несомненно, некоторые мужчины нашли бы меня привлекательной, — сказала она.

— Конечно, — согласился я.

— Я думаю, за меня бы дали хорошую цену, — повторила она.

— Пожалуй, — подтвердил я.

— Ты не находишь меня непривлекательной, господин? — спросила она, поднимая руки к голове и отбрасывая волосы.

— Ты останешься здесь, — отметил я, — по крайней мере на какое-то время.

— Ты ведь находишь меня привлекательной, не так ли, господин? — спросила она, поворачиваясь лицом ко мне.

— Ты не оскорбляешь моих эстетических чувств, — ответил я.

Она быстро подошла ко мне и опустилась на колени, целуя мои ноги, и затем, подняв голову, посмотрела на меня.

— Это радует меня, мой господин, — сказала она.

Тогда я поднял ее на ноги, но не позволил прижать губы к моим.

— Тебе нравится цепь? — спросил я.

— Да, господин, — сказала она, — она красивая.

— Она не дорогая, — заметил я. — Это обыкновенное украшение для рабынь.

— Подходящее для низкой рабыни, — улыбнулась она.

— В ней также есть определенные свойства, о которых ты можешь не сразу догадаться, — добавил я.

— О! — воскликнула она и попыталась подвигать руками. — Я закована!

— Да, — подтвердил я.

При помощи маленьких зажимов, используемых на подходящих частях цепи, я заковал ее руки за спиной. Да, она может быть закована по рукам и ногам, на талии или за шею, в любой позе.

— Теперь я вижу, почему свободные женщины не носят такие вещи, — улыбнулась она.

Цепь была застегнута особыми защелками, которые обычно великолепно подходят, поскольку девушка, если она закована в цепь, не может достать или расстегнуть их. Однако я также купил набор зажимов с замком, которые удобны в некоторых ситуациях. Скажем, вне дома. Не хочется, чтобы незнакомец мог вставить рабыне кляп, расстегнуть защелки и увести ее с того места, где она была прикована. Цепь для тела, которую я купил, при всей своей эффективности, привлекательности и прочности, не была дорогой. Конечно, некоторые цепи, какие иногда носят высокородные рабыни, бывают очень дорогими, сделанные из золота и украшенные такими камнями, как рубины, сапфиры и алмазы.

Она повернулась ко мне.

— Я хорошенькая в твоей цепи? — спросила она.

Я хотел закричать от удовольствия, маленькая слиниха! Как хорошо эта зверушка знала, что она делает! Какая рабыня она была!

— Я вижу, ты думаешь, что я могу получить хорошую цену, — сказала она.

Я сжал кулаки.

— Знаешь, ты находишь меня вполне привлекательной, — проговорила она.

Я ничего не сказал.

— Хозяевам так трудно скрывать их желания, — засмеялась она.

Я молчал.

— Ты знаешь, я беспомощна, — заявила она, пытаясь развести запястья в стороны.

— Знаю, — подтвердил я.

— Можно мне приблизиться к господину? — спросила она.

— Да, — ответил я.

Она подошла и встала совсем близко от меня, так близко, как рабыня может стоять рядом с хозяином. Ее близость была почти неодолимой. Я оттолкнул ее. Она внимательно смотрела на меня, с приятным удивлением наблюдая, как я пристально изучаю ее обнаженную красоту. Она знала, что она — моя собственность.

— Несомненно, сейчас я должна быть раскована, — сказала она, — чтобы я могла приступить к своим домашним заботам, уборке со стола и прочему. Но, возможно, не по этой причине мой господин заковал меня так крепко. Возможно, у него были другие планы на мой счет. Я знаю, что у него нет нужды раскрывать свои намерения относительно меня, но, естественно, мне любопытно.

— Любопытство не идет рабыне, — заметил я.

— Разумеется, господин, — ответила она, — но ты должен понимать, что в определенных ситуациях, когда женщина оказывается обнаженной и закованной в цепи перед мужчиной, ей простительно интересоваться своей судьбой.

— Я думаю, пришло время бросить тебя в твою конуру, — сказал я. — Там ты можешь поразмышлять о своем уме.

Я сердито схватил ее за руку и потащил, упирающуюся, к ее конуре.

— Нет, господин! — кричала она. — Пожалуйста, нет!

В секунды я втолкнул ее в низкую цементную конуру со стальными решетками. Она встала на колени на одеяло на цементном полу. Руки ее по-прежнему были скованы за спиной. Она посмотрела вперед, в то время как стальная решетка ворот опустилась перед ней. Я видел тень от прутьев на ее лице и теле. Она прижала лицо и свои прелести к решетке.

— Пожалуйста, господин, — молила она, — не запирай меня в конуру!

— Почему? — спросил я.

Она пристально смотрела на меня сквозь решетку, прижав к ней лицо. Она была на коленях. Девушка не может стоять в конуре. Низкий потолок, около четырех футов, не позволяет этого. Она слегка отодвинулась от решетки.

— Конура холодная, — сказала она.

Я отвернулся.

— Господин, — крикнула она, — пожалуйста, не уходи!

Я повернулся к ней.

— Я буду стараться быть хорошей рабыней, — проговорила она, — робкой, послушной, любящей и покорной.

Я снова отвернулся от нее.

— Господин, — закричала она, — разреши мне попросить того, чего я хочу!

Я обернулся.

— Разреши мне просить на животе того, что я хочу! — сказала она, прижав лицо к решетке, со слезами на глазах.