Одиссеи Ричарда Блейда

Расследование пятое и последнее

— Расскажи мне сказку, апатам…

— Ты слишком взрослая для сказок, Сийра…

— Никогда не поздно слушать сказки. Из них, как говорят, родилось все! Абсолютно все!

— Все? Хм-м… забавно! Кажется, эту мысль тебе внушил поэт, Кирто Веладас?

— Ты снова смеешься…

— Нет, девочка, я серьезен. И в доказательство этого расскажу сказку… ты уж прости, если она покажется тебе мрачноватой.

— Разве бывают мрачные сказки?

— Сказки бывают всякие, и мрачные, и страшные, но я не собираюсь тебя пугать. Просто с этой историей ты познакомишься рано или поздно, и я предпочитаю, чтобы ты услышала ее от меня.

— Какое интригующее начало, апатам!

— Хм-м? Возможно, возможно…

— Ну, начинай же! А я налью тебе еще вина.

— Но начну я с вопроса, Сийра, с нескольких вопросов. Тебе, конечно, известно, что до эпохи Редукции наш мир был перенаселен…

— Да, разумеется! Людей было в тысячи раз больше, чем в наше время, и пришлось строить огромные города под землей, в естественных и искусственных пещерах.

— Почему, ты знаешь?

— Тогда не умели синтезировать пищу… Ели то, что росло на полях и плантациях, а для растений нужны были и место, и солнечный свет.

— Именно так. Поэтому большая часть населения обитала под землей, хотя это нравилось далеко не всем. Фактически в гигантские города-муравейники было загнано несколько миллиардов человек — все, чье присутствие не требовалось на полях и фермах.

— Но это же ужасно!

— Совершенно согласен… Есть, однако, вещи и поужаснее.

— Ты хочешь меня напугать?

— Нет, детка. Но вот тебе новый вопрос: что ты знаешь о временах Редукции? Каким образом — и почему! — численность населения настолько сократилась?

— Но об этом периоде нет достоверных данных. Катастрофа произошла слишком давно…

— Катастрофа! Ты уверена, что это была катастрофа?

— Ну-у… Нам говорили, что существуют два предположения…

— О! Целых два! Наверняка те же самые, что и во времена моей юности! Какое же первое? Болезни?

— Да. Перенаселенность и скопление огромных масс людей в сравнительно небольшом замкнутом пространстве привели к эпидемиям, настолько губительным и скорым, что медицина той эпохи не могла с ними справиться……

— И выжила только ничтожная часть, так? А мы — их счастливые потомки?

— Так нам говорили.

— Так и мне говорили — во времена ученичества. Что касается второй гипотезы, она, если не ошибаюсь, кажется немного попригляднее…

— И я так считаю. Возможно, убыль населения связана с планомерным ограничением рождаемости, пересмотром генофонда и тщательным отбором пар, которым дозволялось иметь потомство.

— Итак, Сийра, либо страшные болезни, либо сознательный генетический отбор… Но в народе ходит еще одна версия.

— Та самая сказка или предание, которое ты собираешься мне поведать?

— Да, моя милая… Говорят, что топотуны — наши помощники и слуги — были изобретены незадолго перед Редукцией, и что они-то и послужили главной ее причиной.

— Топотуны? Ты шутишь, апатам? Какой от них вред?

— Сейчас, разумеется, никакого. Сейчас люди занимаются делами, достойными человека, а всем остальным ведают машины, и мы практически не вмешиваемся в их работу. Но так было не всегда, дочка, далеко не всегда! Топотун — универсальный робот, он может прислуживать в доме, возделывать поля и ходить за скотом, трудиться у станка, управлять другими машинами… Он способен делать все, чем брезгует человек — простую, нудную, утомительную, нетворческую работу. Но до Редукции именно этим и занималась подавляющая часть населения… Понимаешь? Они делали то, что могут делать топотуны, причем еще лучше, чем люди. И люди стали ненужными, когда появились роботы — долговечные и неутомимые существа, которым не нужны ни пища, ни кров над головой, ни одежда, ни развлечения, ни семья, ни осознание своей значимости, своего достоинства… Представляешь себе, миллиарды и миллиарды никому не нужных разумных созданий! Разом выброшенных из жизни, потерявших цель и смысл существования! А ведь их надо было кормить и занимать, как малых детей…

— И тогда начались эпидемии в подземных городах?

— Такова версия, приятная сердцам наших историков. Но говорят, что эти эпидемии не являлись естественным исходом… говорят, что кое-где это были и не эпидемии вовсе, а газы… отравляющие газы…

— Апатам, это невозможно! Как бы мы жили с таким грехом — грехом предков! — на совести? Пусть не сразу, но историки установили бы правду… разыскали бы старые документы, записи… спустились бы вниз, наконец! Ведь если то… то, что ты говоришь… верно, значит, старые города под нами завалены костями погибших! Их же можно…

— Нет, нельзя. После этого… гм-м… деяния вниз направили роботов с приказом произвести полную чистку и санацию. И, уверяю тебя, ни один историк за сотни лет не обнаружил ни одного документа, подтверждающего или опровергающего данную версию. Там, под нами, гигантские безлюдные города, огромные фабрики, на которых трудятся роботы; там сонм машин, которые обеспечивают нас всем необходимым для жизни, и лишь немногие шахты позволяют проникнуть в их царство… Те шахты, через которые поступает продукция… Раньше же тоннели входа-выхода исчислялись миллионами… они были везде…

— Как? И у нашего дома, в саду?..

— Вполне возможно, Сийра, вполне возможно. Теперь этого никто не знает. Тоннели в каждом городе были запечатаны.

— Завалены? Разрушены?

— Нет. Я же сказал — запечатаны! Закрыты на электронный ключ еще во времена Редукции. Отсюда, с поверхности, их невозможно отпереть… да и не нужно.

— Ты как-то сказал, что человек, пожелавший спуститься вниз, лишился бы уважения в глазах других людей… что даже машины…

— Да, и машины перестали бы считать его человеком, ибо для них люди — те, кто живет на поверхности. В некотором смысле — херувимы, божественные создания из древних легенд!

— Но где же правда, апатам?

— Мы ее не знаем и, наверное, не узнаем никогда, Сийра.

— Зачем же ты рассказываешь мне эту мрачную историю?

— Вспомни, я же предупредил тебя, девочка. Рано или поздно с тобой кто-нибудь заговорит об этом… когда ты станешь постарше… Так вот: что бы тебе ни говорили, знай, что истина нам неизвестна. Чем являлась Редукция — естественным процессом или величайшим преступлением? Нам сие неведомо…

— И это вся твоя сказка, апатам?

— Нет, Сийра, это лишь введение к сказке.

— Вот как? А в чем же заключается само предание?

— В том, что внизу, в пещерных лабиринтах, сохранились люди. Они бродят там, словно потерянные души во тьме, и проклинают тех, кто уготовил им подобную участь. И их проклятия доходят до нашего светлого мира…

— Ужасно! Ужасно, апатам! Помнится, ты как-то рассказывал о человеке, которого мучили дурные сны… о мастере, который сделал мой гребень… и о другом, о юноше, страдающем почти неизлечимой душевной болезнью… Неужели?..

— Нет, Сийра, конечно же нет. Все это — сказки и сны, сны и сказки…

Проснувшись условным утром, на третьи сутки странствий, Блейд прокрался на галерею, окинул взором нетленный древний город и окончательно похоронил третью и четвертую гипотезы. Он, тем не менее, не считал, что следствие зашло в тупик; наоборот, странника все чаще охватывало чувство, что каждый шаг приближает его к разгадке тайны.

Вчера вечером (разумеется, столь же условным вечером, сколь было условно утро) путники добрались до угла проспекта, свернули по нему направо и остановились на ночлег. По прикидке Блейда, часов за десять они прошли не более двадцати двух миль, поскольку двигались неторопливо, тщательно осматривая город с высоты галереи и проверяя, не видно ли где кэшей-убийц. Место для ужина и сна выбрали в тех же серых коридорах складского блока, в которых они блуждали накануне, — большая комната с многочисленными полками, на которых не было ничего, кроме пустоты.