Подвиги Ахилла

— Как можно скорее возвращайся в Трою. Не рискуй собою, царь. Я иду на собрание базилевсов и буду убеждать их возобновить переговоры. И будем надеяться на лучшее. Антилох проводит тебя. А вскоре я сообщу, когда можно присылать посольство и приехать сюда тебе самому…

После этого разговора Ахилл шел на собрание с одной лишь мыслью — не дать другим базилевсам сосредоточить внимание на вылазке Энея и понять то, что понял он — эта вылазка была бы невозможна, не будь на то тайной воли царя Трои.

Шум в шатре почти улегся, и герой услышал, как громовой голос Агамемнона, наконец, перекрыл все голоса. Внимание собравшихся обратилось к верховному базилевсу.

— Я говорю вам, данайцы, спартанцы, аргивяне, локрийцы, итакийцы, абанты, мирмидонцы, — все цари, союзные мне, пришедшие сюда за славой и победой! Нас предали, нарушили перемирие! Можем ли мы теперь верить троянцам и их клятвам?

— Нет! Нет, не можем!!! — загремели со всех сторон голоса, и шатер вновь огласился нестройными выкриками и бранью.

— Это значит, что мы должны возобновить войну и драться с ними, пока не победим! — прогремел старший Атрид.

— Гектора нет, а с остальными можно справиться! — возвысил голос Аякс Теламонид, потрясая мечом, с которым почти никогда не расставался и который выручил его в это утро, когда амазонки напали на его лагерь. — Если мы и не выманим проклятых троянцев на равнину, то, в конце концов, найдем способ одолеть их гнусную стену!

— Вот это очень нелегко! — подал голос Одиссей, до сих пор молчавший, потому что до этого времени никто никого и не слушал. — Вообще нелегкое дело решить, что нам сейчас делать…

— Воевать!!! — загремели сразу несколько голосов.

— А как? — уже резко воскликнул Одиссей, ловя взгляд Ахилла и чуть заметно ему кивая. — Сегодня троянцы увидели, что им нас не победить, даже и с помощью амазонок. Надо, чтобы они не успели понять, что и нам точно так же не победить их. Сейчас они в страхе — этим надо воспользоваться.

— Я говорил и говорю — мы не должны отказываться от переговоров! — произнес Ахилл и вышел в круг света, образованного факелами, укрепленными на подпорках шатра.

Несмотря на свое возбуждение, базилевсы и воины почти все поднялись и приветствовали героя разноголосым хором:

— Эвоэ! Слава Ахиллу!

— Я пришел еще раз сказать, что мы должны закончить войну! — голос мирмидонского базилевса перекрыл приветственные крики. — Сегодняшняя битва показала, как все устали. Разве еще год–два назад наш лагерь можно было так легко взять во время сна?

— Мы усилим стражу! — воскликнул, мрачнея, Атрид Менелай. — Мы будем внимательны до предела…

— До предела чего, Менелай? — парировал Ахилл. — Наших нервов? И на сколько нас хватит? Ты сам видел, что творится с воинами. И самое страшное, что они уже этого не понимают… Нет, я говорю — довольно! В нарушении перемирия царь Приам не виноват, я в этом уверен…

— А если это не так? — с еле сдерживаемой злобой воскликнул Агамемнон. — А если царь Трои вероломно усыпил нашу осторожность и воспользовался перемирием, чтобы устроить нам западню?

— В таком случае, он всего лишь поступил не лучше нас, великий базилевс! — ответил Ахилл. — Или мы не собирались воспользоваться подземным ходом, о котором нам рассказал троянский перебежчик? Разве мы не хотели проникнуть в Трою под покровом ночи и напасть на троянцев внезапно, как на нас напали амазонки? Чем же мы лучше? Тем, что подземного хода на самом деле не оказалось? Или тем, что троянцы не знают об этом?

Базилевсы вновь зашумели. Они перекрикивали друг друга, вскакивали с мест.

— Ты хочешь, чтобы мы уступили троянцам и уехали, взяв то, что нам сунут в качестве выкупа, тогда как основные богатства останутся Приаму?! — закричал вождь абантов Иодамант. — Ты потому к этому ведешь, Ахилл, что твоя доля добычи и так достаточно велика, и при дележе выкупа ты тоже получишь больше других!

Ахилл резко обернулся к говорившему. Его лицо переменилось, и сидевшие впереди других невольно отстранились и подались назад — эта перемена, как они понимали, не сулила ничего хорошего.

— Я когда–нибудь требовал себе больше, чем другие, Иодамант? — крикнул мирмидонец. — Я брал больше добычи в бою, это верно, а кто тебе мешал брать столько же?! У меня — четыре корабля, и в них не нагрузить добра сверх того, что они смогут нести, вместе с моими воинами и рабами. А я думаю, мы возьмем с царя Приама такую дань, что не увезти будет и на всех кораблях Агамемнона, и на ваших кораблях, достойные цари, хотя у каждого из вас кораблей хотя бы по десятку! Мы возьмем с Трои больше, чем могли бы взять, разграбив ее. Когда мы взяли богатые Фивы, вспомните: половина домов сгорела, и погибло все добро, что там было, а почти половину уцелевших богатств воины поломали и втоптали в грязь, буйствуя на улицах павшего города…

— Вот–вот, этим мы последние лет пять и занимаемся! — вмешался невозмутимый Одиссей. — Троянцы сидят за своими стенами, вылезают два десятка раз за год, а мы разрушаем все окрестные города Троады, грабим их, даем воинам напиваться из захваченных погребов и напиваемся сами… Сейчас уже и городов в округе нет — воины шныряют по селениям пастухов, воруют оттуда женщин и таскают коз. И за нашими спинами бранят нас последними словами, потому что перестают уважать в нас своих вождей. Мы обещали им скорую победу и большую добычу. И что? Сколько еще мы сможем им это обещать?

— Как ты смеешь так говорить, Одиссей? — рявкнул Менелай, вскакивая.

Одиссей спокойно встал ему навстречу.

— Как я смею говорить правду? Вот еще новость! А с каких пор это у нас запрещено?

— Хватит! — крикнул Ахилл, видя, что Агамемнон готовится вновь заговорить и может завладеть вниманием собрашихся. — Хватит, цари! Мы собрались сюда не браниться и спорить. Мы говорим о перемирии. В конце концов, главное для нас — решить, кто его нарушил. Я говорю вам — никто. О нашей попытке взять Трою с помощью подземного хода никто не знает. Нападение амазонок произошло не по вине царя Приама.

— А Эней? — выкрикнул со своего места Аякс Теламонид.

— Эней нарушил запрет царя, я в этом не сомневаюсь, не то с ним было бы не пятьдесят воинов, а по меньшей мере пятьсот! — твердо сказал Ахилл. — И Энею хорошо попало — больше он не высунется… Я уверен, что царь Трои захочет возобновить переговоры, и мы сможем тогда увеличить наши требования. Я хочу, чтобы сегодняшнее сражение было последним в этой войне.

— Ну и речи в устах великого Ахилла! — подал голос раненый Аякс Локрийский.

Ахилл повернулся в его сторону.

— Продолжи, Аякс! Скажи, что я струсил…

Базилевсы разом замолчали.

— Я… Разве я такое сказал? — выговорил, бледнея, вождь локрийцев.

— Я так тебя понял.

Ахилл обвел глазами молчаливый круг собравшихся. В свете факелов его фигура, облаченная в сверкающие доспехи, казалась невероятно громадной. Лицо, суровое и гневное, и этот столь знакомый ахейцам страшный блеск его глаз предвещали бурю, и всем стало не по себе.

— Ахилл, мы не безумцы, чтобы говорить тебе такое! — сказал Менелай.

— Ты спас нас всех от амазонок! — произнес Диомед, привставая и стискивая зубы, чтобы не вскрикнуть — он и так держался из последних сил.

— Я рад, что хотя бы кто–то это вспомнил! — жестко сказал Ахилл. — А теперь выслушайте меня и постарайтесь понять. Одиссей сказал сейчас горькую правду. А я продолжу и скажу еще хуже… Мы здесь двенадцать лет. За эти годы мы одержали немало славных побед, завоевали много добычи, убили много врагов. И весь берег в курганах… под ними — прах наших друзей и братьев, наших лучших бойцов. А война давно перестала приносить нам славу, но стала нашим унижением! Чем, кроме грабежей и разбоя, мы здесь занимаемся? И наши воины, действительно, начинают ненавидеть нас, только пока не смеют открыто это высказывать.

— Смеют! — резко вставил Одиссей — Вон Терсит уже сегодня вопит на весь лагерь, что амазонки перерезали бы нас, как кур, не явись вовремя Ахилл.