Древо миров

— Это ложь! — крикнул граф.

В его руках сверкнул кинжал, крепкий кулак припечатал к столешнице пергамент.

— Э, так не пойдет, — проскрежетал месьор Шатолад. — Видно было, как его лысина наливается красным. — Что-то тут не так, Светлейший, граф — наш человек…

— А я разве говорю что-то против? — Толстые губы Обиуса разъехались в приторной улыбке. — Все мы здесь единомышленники, и помыслы наши направлены лишь на благо государства. Вложите клинок в ножны, месьор, и выслушайте мои соображения.

Рабрагор, тяжело дыша, повиновался.

— Золотая клеть, о коей говорится в пророчестве, означает забрало рыцарского шлема. Но почему золотая? Следует ли понимать сие иносказательно, как знак королевского отличия, или же буквально? Я склоняюсь к последнему. Трудно представить, что граф Рабрагор, преданнейший слуга нашего молодого повелителя, скрестит с ним оружие на поле битвы. Однако ристалище — понятие широкое. С тем же успехом можно обозначить сим словом и рыцарский турнир. Сын Конана Великого статью вышел в отца и не раз выезжал на арену, дабы померяться силой с лучшими бойцами. А выезжая, по обычаю предков, надевал золотой шлем. Так он поступит и на сей раз, на празднике Осенних Плодов, который состоится через три дня. И хотя турнирные копья имеют затупленные наконечники, попав в щель забрала всадника, летящего во весь опор, такой наконечник легко может поразить насмерть. Вот как я понимаю слова пророчества, и думаю, вы со мной согласитесь.

Некоторое время все молчали, обдумывая слова Верховного Жреца, потом Рабрагор сказал мрачно:

— Ну, так я не стану участвовать в турнире.

— Отчего же, отчего же, — задумчиво протянул маркграф Дулеван, — это, друг мой, дело чести…

— «Поединок нельзя отменить», — напомнил Обиус, — так сказала пифия, вестница судьбы. Вам, граф, придется драться.

— От судьбы не уйдешь, это точно, — проскрипел Шатолад, — чему быть, того не миновать. Я так понимаю: боги неспроста обратили свои взоры на Аквилонию. Нет порядка в державе. Старый король умел приструнить людишек, надо отдать ему должное, хотя все мы не слишком жаловали этого варвара… Хм. Я в том смысле, что он окружал себя разными выскочками типа гирканца Паллантида… Да. Голубую кровь не жаловал. Но трепет наводить умел, от северных до южных границ. Нынче же всякие там зингарцы и аргосцы спят и видят, как бы отделиться и восстановить кумирни своих богов…

— Которые суть лишь часть Бога Единого и в лоне Его пребывают, — наставительно добавил Обиус.

— Я и говорю, — покивал Шатолад, — нет порядка. Сильная рука нужна, месьоры. Король Конн, хоть и мощен телом, духом не в киммерийца вышел. Да. Мать его, покойная королева Зенобия…

— Довольно, довольно, — махнул Обиус пухлой ручкой, — я пригласил вас не для того, чтобы обсуждать царственные персоны. Всякая власть от Митры и Ему угодна. Следует подумать, как отвратить беду от государя.

— Ах, вот как, — многозначительно вставил маркграф.

— Что же мы можем предпринять, если судьбу нельзя изменить? — спросил Эртран. — Если в жилах Рабрагора течет кровь подлинных властителей Аквилонии, он по праву достоин короны.

— Не сомневаюсь, что предсказание пифии истинно, — решительно молвил жрец, — и все же, являясь духовником короля Конна, я обязан попытаться спасти его жизнь. Судьбу изменить нельзя, но ее можно… э-э… обмануть, ибо ложь во спасение угодна и самому Митре. Поединок отменить нельзя, значит, графу придется скрестить копья с королем. Но что сказано в пророчестве? «Прямостоящий ягуар на черни с каплей истинной крови в звоне ристалища убьет повелителя…» Повелителя, прошу заметить!

— И что же? — спросил Рабрагор напряженным голосом.

— Значит, если Конн к моменту поединка не будет повелителем графа, смертоубийства можно будет избежать.

Граф снова воскликнул «О!», градоначальник почесал плешь, маркграф тонко рассмеялся.

— Никогда, — сказал он, — никогда Конн не отдаст добровольно корону. Даже под страхом смерти.

— Это как посмотреть, — сказал Эртран, — одно дело — являть храбрость в бою, презирая безносую, другое дело — лезть к ней в пасть, когда исход известен заранее.

— Заверяю вас, месьоры, что молодой король не столь прямолинеен, как его достойный отец, — веско проговорил жрец. — Я много с ним беседовал и на многое открыл глаза. Особенно тронула его душу история Сердца Аримана, и государь ныне пребывает в глубоких раздумьях…

— Кстати, — воспользовавшись паузой, спросил Эртран, — куда девался этот талисман, коим столь дорожил киммериец? Помнится, сей красный, как кровь, камень воодушевлял наши войска в северных и южных походах. Жрецы тогда утверждали, что в нем скрыто подлинное могущество Аквилонии.

— Жрецы не боги, они тоже могут ошибаться. — Обиус снова пригубил вино, и Богузу показалось, что глаза Светлейшего хитро блеснули над тусклым серебром кубка. — Считалось, что Ариман — светлый бог из свиты самого Митры. Однако во дни моего уединения попала мне в руки древняя скрижаль, подлинность коей сомнений не вызывает. Это не мое мнение, так заключили высшие иерархи Братии. Если желаете, могу ознакомить с ее содержанием.

— Желаем, — хрипло сказал граф Рабрагор.

— Только попроще, — сказал Шатолад.

— Попроще не получится, но я постараюсь изложить суть покороче, — молвил Светлейший таким тоном, словно собрался говорить до рассвета. — Итак, открыли мне древние письмена, что Ариман вовсе не дух света, как считают многие и по сей день. Митра, Податель Жизни, сотворил два великих принципа, властвующих над миром. Первый из них — Ормузд, суть Дух Добра, Зиждитель Вселенной. Второй из этих вечных принципов — Ариман. Он также был прекрасным и чистым духом, но позднее восстал против Ормузда, завидуя его власти. Это случилось, однако, только тогда, когда Ормузд создал свет, поскольку Ариман не подозревал до этого о существовании Ормузда и почитал себя единственным порождением Митры… Я понятно излагаю?

— Вполне, — сказал ландграф, — обычная история: у короля было два сына, один внебрачный. Второй предъявил свои права и убил первого.

— Не совсем так, любезный Эртран, — усмехнулся жрец, — ибо небожители бессмертными Ариман никак не мог убить Ормузда. Но, когда Дух Добра создал Землю, Ариман воплотился в ее тяжелые элементы. Что бы ни делал доброго Ормузд, Ариман помещал туда принцип зла. Наконец, когда Ормузд создал человеческую расу, Ариман воплотился в низшую природу человека, так что в каждом из нас борются светлое и темное начала, и каждое стремится к полной победе. Три тысячи лет правил Ормузд небесным миром света и добра, еще три тысячи он правил человеческим миром мудро и безраздельно. Затем началась власть Аримана, и продлится она еще три тысячи лет…

— Я думал, что все мы — творения Митры, — заметил маркграф. — Не знал, что нас создал какой-то Ормузд, а господин наш — коварный дух Ариман.

— Чего только не узнаешь, — печально проскрипел Шатолад. — И то сказать, стал бы Митра терпеть всякие безобразия? Теперь понятно, почему нет порядка в державе. Да.

— Выкиньте все это из головы, месьоры, — сказал Обиус, подливая вино из серебряного кувшина, — вам следует помнить лишь то, что Митра — Бог Единый и всё в нем пребывает. Ормузд и Ариман — суть принципы Великого Равновесия и не более того.

— Это вам виднее, Светлейший, — закивал градоначальник. — На то вы и поставлены, чтобы мудрености разные ведать. Наше дело — бороться с врагами Митры. Если сие для равновесия — так можно и мать родную на костер отправить. Ради высших принципов, так сказать…

Он зашелся скрипучим смехом и тоже налил себе вина.

— Значит, Сердце Аримана, которым так дорожил киммериец, — талисман зла? — спросил маркграф.

Жрец устало покачал головой.

— Не совсем так, месьор Дулеван, ибо нет в этом мире чистого Зла и чистого Добра. В руках Конана Киммерийского талисман служил поддержанию Великого Равновесия, но, когда король удалился, камень сей стал опасен. Я объяснил это молодому государю, и Конн меня понял. Или — я думаю, что понял. Помните пророчество? «Сердце, сила и слава королевства переменятся, воины сражаются в небе долгое время…» Небожители решили изменить судьбу Аквилонии и всего Хайборийского мира, теперь это ясно. Ради сохранения государства и собственной жизни сын Конана должен передать корону носителю истинной крови. Вам, граф Рабрагор.