Месть троянского коня

— Бедный мой мальчик! — уже не сдерживая слез, проговорил Агелай. — Я виноват, я! Я тебя баловал, восхищался, какой ты у меня красавчик и умница… Я твердил, пень твердолобый, что вот быть бы тебе не пастухом, а царевичем! Моя вина во всем и есть.

— Какой позор, о, какой позор! — вырвалось у Елены, и она отчаянно разрыдалась.

— Да, я опозорил тебя, жена! — Парис посмотрел на нее и закрыл глаза. — Много раз опозорил. Я оскорбил богов, выдав болтовню пьяной гетеры за волю великой Афродиты, я обманул всех и всех предал! Что же будет со мной в Аидовом царстве?!

Он заплакал беспомощными слезами отчаяния. Его плечи вздрагивали, рука из последних сил сжимала помертвевшие пальцы царицы.

Ахилл подошел к умирающему, наклонился.

— Меня ты не обманывал, — сказал он тихо. — И передо мной виноват меньше, чем перед другими. Но ты — причина войны, на которой я потерял самого близкого друга и двенадцать с лишним лет жизни. Ты хотел убить Гектора, который мне стал необыкновенно дорог, вместо него убил меня… Я думал, что никогда тебя не прощу. А сейчас прощаю. Если тебе от этого станет легче, знай: в моем сердце нет против тебя зла.

— Я тоже прощаю, — Гекуба подняла на умирающего глаза, в которых уже ничего не было, кроме печали. — Тринадцать лет я считала тебя своим сыном и любила тебя, несмотря ни на что. Прощаю тебя, Парис.

— И я прощаю, — произнес Гектор, все это время сидевший неподвижно, с опущенной головой. — Я научился этому у Ахилла… Мой отец тоже виноват в войне, и я виноват. Я не могу винить только тебя. Умирай с миром! А вы что скажете, братья?

— Я бы не простил! — произнес Деифоб, вновь приподнимаясь на локте. — Слишком много низости во всем этом. Но Гектор и Ахилл имеют больше права не прощать, и раз они… Я тоже прощаю тебя, Парис, тем более прощаю, раз ты не сын моих отца и матери. Брату труднее было бы простить такое. Умирай с миром!

— Умирай с миром! — прошептал Троил.

— Елена! — Гектор отыскал глазами плачущую спартанку. — Что скажешь ты?

Она отняла руки от мокрого, покрасневшего лица и медленно подошла к Парису.

— Я виновата больше, чем ты. Я ведь видела, что ты любишь не меня, а только себя. Я сразу это видела. Ну и поделом мне. Я тоже тебя прощаю и буду оплакивать. Только вот не могу обрезать волосы — они, видишь, уже обрезаны…

Умирающий приподнял голову, обвел всех глазами, с усилием всматриваясь, потому что его зрение стало слабеть.

— Этого… я не ждал! Я думал… О, боги, боги, как хорошо было бы все вернуть назад!

Он умер часа два спустя, продолжая держать в своей остывшей и уже онемевшей руке руку Гекубы.

Глава 11

Старому Агелаю не изменили силы и мужество. Оплакав вместе с Еленой своего беспутного внука, он призвал на помощь Антилоха, и они вдвоем перенесли тело во вторую хижину. Дело шло к вечеру, решено было сложить погребальный костер поутру. Старик сменил тюфяки и одеяла на лежанке, принес еще тюфяков и шкур и устроил постели для себя и остальных своих гостей.

— А теперь надо приготовить вам поесть, — сказал он, смахивая с глаз последние слезы. — Вот вас у меня сколько! Забью–ка я пару ягнят. У меня напечен свежий хлеб, есть вдоволь сыру, есть лук и тушеная рыба. Можно сделать славный ужин. Только посуды мало. Ну? Кто поможет мне с очагом и вертелами, покуда я буду возиться в хлеву?

— Я помогу! — вызвалась Елена.

— И я! — вскочила с места Авлона.

Девочке было очень жалко доброго старика, и хотелось сделать что–нибудь, что утешило бы его в горе.

Остальные пока что не могли прийти в себя после всего услышанного.

— Сколько горя сразу! — прошептала Гекуба, — Хорошо, что мне не нужно упрекать себя в его рождении… Хорошо! Но, выходит, мой сын все–таки погиб! Погиб мой сыночек, который ни в чем не был виноват, и никому зла не сделал! И именно мой безумный поступок дал возможность совершиться злу и исполниться страшному пророчеству… Он умер! Мой мальчик умер по моей вине!

— Он не умер, царица!

От этих слов вздрогнули все. Хотя бы потому, что для одного дня этого было слишком много. Слишком много раскрытых тайн и горьких откровений… Что еще им предстояло услышать и от кого?

— Кто это сказал? — Гекуба резко обернулась.

— Это я сказал, — проговорил старый Нестор, до тех пор молчавший. — И повторяю: твой сын не умер. То, что я услышал от Париса и от пастуха Агелая, ясно об этом говорит.

— Что ты, Нестор?! — изумленно повернулся Ахилл к своему возничему. — Ты–то что можешь знать и откуда?

— Именно я‑то и знаю. Но, чтобы не вышло новой ошибки, скажи мне, царица: если я правильно понял, ты, напуганная каким–то пророчеством, решила избавиться от своего ребенка и опустила люльку с ним в горную реку, так?

— Я хотела бросить ее в пропасть, — ответила Гекуба. — Это маленький Гектор утащил колыбель, пока я лежала без памяти, и пустил ее плыть по реке. Он пытался спасти ребенка.

— Так–так… Колыбель была из светлого ореха? И с заклепками в виде золотых звездочек?

— Да, — голос троянской царицы задрожал.

— А завернула ты мальчика в плащ из черной мягкой ткани, расшитой восьмиконечными звездами?

— Да–да! — закричала Гекуба. — Ты что–то слышал? Что–то знаешь?

Умоляю, говори!

Нестор глубоко вздохнул.

— Оказывается, и я виноват во многом. Ну, слушайте же. Я давал клятву молчать об этом, но уж если теперь промолчу, прощения мне не будет!

Почти двадцать шесть лет назад я ездил с моим другом, мирмидонским царем Пелеем, в Мизию, к сыну его друга царю Телефу. Телеф тогда был совсем юным правителем, но Мизия богата и торговля с нею выгодна, потому Пелей и поддерживал всеми силами дружбу с Телефом. В тот раз мы договорились о хороших торговых сделках и возвращались довольные. Море было спокойно, однако облака обещали ветер, и наш кормчий вел корабль поближе к береговой линии, чтобы в случае начала шторма укрыться в одной из бухт или за рифами. Мы шли мимо берегов Троады, беседуя и обдумывая, как бы и с Приамом, богатейшим из всех азиатских царей, заключить какой–нибудь торговый договор.

Царю Пелею тогда было под пятьдесят. Несколько лет, как умерла его жена, не оставив ему детей, и он печалился, думая, что может остаться без наследника. Я советовал ему снова жениться, он же говорил, что не может никак решить, к кому посвататься. И по правде — он хотя и был базилевсом, но богатства не нажил, а брать невесту, какую попало, тоже не хотел из–за своей гордости…

День клонился к вечеру, солнце опускалось, море оставалось спокойным. И вдруг показалось нам — и мне, и царю, что кто–то заплакал… Вслушались. Почудилось нам: ребенок плачет! Пелей приказал гребцам, чтоб перестали грести. И едва смолк плеск их весел, как мы точно услышали: детский плач! Ну, нам не по себе стало — откуда в море быть ребенку?! Огляделись мы и увидели, что на волнах качается детская колыбелька, а в ней лежит младенец. Мы подплыли поближе, мой царь перегнулся через борт и выловил колыбель из воды. Младенец оказался мальчиком, совсем малышом, судя по личику и тельцу, но крупным и крепким необычайно. Как он попал в море, мы понять не могли. Пелей усмотрел в этой находке милость богов. И вот что он мне сказал: «Нестор! Этот мальчик не так просто мне послан! Я назову его своим сыном и объявлю наследником». Я стал было возражать: а что скажут люди, узнав, что он называет сыном неизвестно чье дитя? И тут гордыня обуяла базилевса: «Я скажу всем, и ты это подтвердишь, — заявил он, — что женой моей была, тайно ото всех, морская богиня Фетида. И это она родила мне сына и послала ко мне по морским волнам!» Я пришел в ужас, понимая, что олимпийцы отомстят за такое поругание великой богини. Но Пелей и слушать ничего не хотел. Он взял с меня страшную клятву: я жизнью своей поклялся, что никому ничего не открою. Как сейчас помню эту колыбель — из светлого ореха со звездочками. И плащ был в звездах, тот, в который малыш был завернут. А на его шее висел сердоликовый амулет — вот этот!