Честь корабля

Но все усилия пошли псу под хвост. Левша ведь все делает наоборот: прикрывается правой, а бьет левой и уходит от удара влево, а не вправо. Этот парень выделывал все, на что способен левша, да вдобавок применял множество самолично выдуманных приемчиков. Его прямой правой был силен и быстр, а уж свинг с левой!.. Ох, братцы, как он работал левой! Как ни старался я, он мгновенно достал правой мой глаз, нос и губы, а пока я занимался ею, подоспевшая левая едва не снесла мне башку.

Ну да, верно. В такого тощего да долговязого раз попади — пополам переломится. Но мне никак не пробиться было сквозь этот прямой правой с дальнего расстояния! Свинги мои неизменно оказывались слишком короткими, а мой левый хук он неизменно парировал правой. Как я ни старался завязать обмен ударами, разница в длине конечностей сводила все усилия на нет. А я привык работать хуками, прямой левой у меня сильный, но недостаточно точный.

К концу первого раунда мое правое ухо едва не превратилось в клочья. Во втором его хук правой почти закрыл мне глаз, и на лбу моем образовалась глубокая рана. В начале третьего он сбил меня с ног таким левым хуком в корпус — я думал, дыру пробил! Его однопалубники с каждой секундой все больше сходили с ума, а наши ребята взывали к кровавой мести. Но я не волновался: для меня и не такие колотовки привычны, так что ни чуточки не ослабел.

Раздражало только, что Таракана никак не достать. Пока что он не получил ни одного толкового удара. Замечательный был боксер — рядом с ним даже Демпси казался бы стариком-обойщиком с ведерком в единственной руке.

Он ухитрялся все время держать меня на расстоянии и притом здорово избивать, но дело было не в проворстве и не в силе ударов. Уродливая, непривычная внешность — вот что мешало драться! Черт побери, от его взгляда можно было спятить, а я никак не мог заставить себя не смотреть ему в глаза. Пробовал следить за линией пояса или за ногами, но всякий раз мой взгляд невольно возвращался к его несусветным буркалам. Какое-то роковое влечение! Пока я старался понять, куда он нацелился, — бац! — его левая била в совершенно неожиданном направлении, и все начиналось сначала.

Короче, поднимаясь после этого нокдауна в третьем раунде, я был в бешенстве. А потом, гоняясь за ним по всему рингу и поимев с этого только синяк под другой глаз, пришел в отчаяние. А когда до конца раунда оставалось с полминуты, привел публику в восторг, потому что зажмурился и ринулся в атаку, работая бешеными, бестолковыми свингами.

Он, конечно, здорово прошелся по мне, но плевать: пока я не видел его рожи, она не путала моих расчетов, и почти сразу же я попал, без всяких сомнений, в челюсть. Тут с публикой случилась прямо истерика; я открыл глаза и оглянулся в поисках свежего трупа.

И — да, на глаза мне сразу попалось безжизненное тело, но это оказался не Таракан. К вящей своей досаде, я увидел, что под один из моих наугад посланных свингов подвернулся рефери. В тот же миг Таракан послал свинг с левой мне в челюсть, я рухнул, но в падении успел-таки попасть Таракану чуть выше пояса, и удар гонга застал нас всех троих на ковре.

Наши достопочтенные секунданты растащили нас по углам, кто-то окатил рефери ведром воды, и он кое-как смог продолжать встречу, держась за канаты.

Сидя в углу, нюхая вонючую соль и наблюдая, как секунданты Таракана массируют его пострадавшее брюхо, я глубоко задумался, что со мной во время боя случается крайне редко. Я вообще-то не верю, что от размышлений бойцу может быть польза — от них только голова болит. Однако же, хоть и ныла после Тараканова удара челюсть, хоть и двоилось в глазах от его жуткой хари, я почесал Майку нос и принялся соображать. Левша все делает наоборот.

Девять раз из десяти его прямой правой парирует твою левую. Если, боксируя против обычного бойца, встать в правостороннюю стойку, его левая сделает из тебя фарш. А вот против левши такое должно сгодиться — вы будете на равных.

Словом, в четвертом раунде я не стал рваться вперед, а начал действовать осторожно, не обращая внимания на вопли придурков с «Хулигана», что я, мол, испугался ихнего парня. Рыжий сделал ложный выпад правой, но так неуклюже, что даже я все понял и в тот же миг выстрелил с правой изо всех сил. Перешиб его левый свинг и попал — хорошо, только слишком высоко.

Он зашатался, и мой молниеносный левый хук под сердце поставил его на четыре кости. На счете «девять» он встал и встретил мою атаку отчаянным левым свингом, от которого малость «поплыло» в голове, но я продолжал наступать и всякий раз, как он шевелил левой, бил с правой. Порой я попадал первым, порой — он, а иногда выходило одновременно, однако мои удары были сильнее. Таракан, как всякий левша, когда «плыл», совсем забывал о правой, поставив все на хороший свинг с левой.

Я погнал его через ринг, но он внезапно остановился и ударил. Увесистый левый хук выбил меня из стойки и раскровянил физиономию, но в тот же миг я сам нанес ему сильнейший хук с левой под сердце. Таракан задохнулся, колени его дрогнули, однако он удержался на ногах и еще раз ударил левой — одновременно с моим ударом правой. Бац! Что-то взорвалось в голове, а затем я услыхал, как рефери считает секунды. Я обнаружил, что лежу на ковре, однако Таракан устроился рядом!

Колени рефери до сих пор дрожали, одной рукой он держался за канаты и, не спуская с нас остекленелого взгляда, вел отсчет. Но я-то умудрился встать на счете «шесть»! Мы с Рыжим в одну и ту же секунду попали друг другу прямо «в пуговку», однако моя челюсть оказалась крепче. Он и при счете «десять» даже не шелохнулся — пришлось секундантам уносить его в раздевалку.

А мне, чтобы опять словно заново родиться, хватило соли, воды да нашатыря. Я едва дождался, пока Билл обработает мои раны, живо оделся, забрал у бармена, пришедшего в «Арену» под конвоем ребят с обоих судов, свой выигрыш и шмыгнул в дверь черного хода. Даже Майка оставил на Биллово попечение — он на улицах постоянно грызется со встречными собаками, а я очень спешил.

И не только затем, чтобы посмотреть, последовала ли Глория моему совету. Я выиграл полторы сотни монет, что вместе с моей ставкой составило триста. Да полтораста получил за бой. Всего, значит, в кармане моей куртки собралось четыре с половиной сотни зелененьких крупными бумажками. Я был намерен отдать Глории все до цента, если только возьмет. Пусть возвращается в Нью-Джерси, к своим коровкам! Приличной девушке, понятное дело, не место в порту, и я, должен признаться, на бегу мечтал о том времени, когда брошу плавать и, может статься, переключусь на молочный бизнес в Нью-Джерси.

Я направлялся к «Драной кошке», но, пробегая мимо спортзала Саланы, увидел свет в окошке комнаты, служившей чем-то вроде кабинета. А когда подлетел поближе, изнутри до меня вдруг донесся голос Глории. Я остановился и хотел было постучать, но тут же услышал еще голоса — Саланы, Эйба Голда, Джо Кромвеля и Тони. Это заставило меня подкрасться вплотную к двери и прислушаться, хотя я вообще-то подслушивать не люблю.

— Ты, сестренка, трепаться-то брось, — говорил Голд со своей мерзкой, режущей ухо хрипотцой. — Ты сказала: «Предоставьте это мне!» Мы и предоставили. И что вышло? От тебя требовалось убрать Костигана с дороги, чтобы мы смогли в последнюю минуту подсунуть им на замену Тони. Сама помнишь: устроитель из «Арены» уже согласился организовать матч Тони с Тараканом, но тут в порт вошел корабль Костигана, этот жирный боров передумал и из-за идиотских матросских раздоров выпустил проклятого ирландца. Наш итальяшка разложил бы этого Рыжего за раз — он левшами на завтрак закусывает, и всем фраерам в городе это известно. Все заложились бы за Тони. Мы же собирались поставить последнюю рубаху на Таракана, а Тони лег бы к концу третьего раунда. После чего все мы смогли бы уехать из этой дыры и отправиться в Австралию. Тебе было поручено убрать Костигана. И что вышло, я спрашиваю? Тони уже переоделся, чтобы выйти вместо него, и тут— здрасьте-пожалте — вот он! Чтоб тебя…