Царствующие жрецы Гора

Некоторое время я колебался: откуда мне знать, что цепи не отпустят, когда я окажусь между зверями. Откуда мне знать, что ждет меня в темном проходе? Но тут я увидел в нем какое-то движение, показалась низкорослая круглая фигура в белой одежде.

К моему изумлению, из прохода, щурясь на солнце, вышел человек. В белой одежде, похожей на одеяния посвященных. В сандалиях. Краснощекий, с лысой головой. С бачками, которые от ветра весело шевелились на его невыразительном лице. Маленькие яркие глаза под густыми белыми бровями. Больше всего я удивился, увидев, что он держит небольшую круглую трубку, из которой тянется струйка дыма. Табак на Горе неизвестен, хотя есть другие порочные привычки, занимающие его место; в особенности часто жуют листья растения канда, вызывающие наркотическое действие; как ни странно, корни этого растения, если их высушить и измельчить, смертельно ядовиты.

Я внимательно разглядывал маленького полного джентльмена, фигура которого так не соответствовала массивному каменному входу. Мне казалось невероятным, что он может быть опасен, что его хоть что-то может связывать с ужасными царями-жрецами Гора. Он слишком добродушен, слишком открыт и бесхитростен, слишком откровенен и явно рад мне. Невозможно было не почувствовать влечения к нему; я понял, что он мне нравится, хотя мы только что встретились, и что хочу, чтобы и я понравился ему; я чувствовал, что нравлюсь ему, и мне самому это было приятно.

Если бы я встретил его в своем мире, этого маленького полного веселого джентльмена, с его ярким лицом и добродушными манерами, я решил бы, что он англичанин, из числа тех, кого так редко можно встретить в наши дни. Если бы такой встретился в восемнадцатом столетии, он оказался бы жизнерадостным шумным деревенским сквайром, нюхающим табак, считающим себя центром земли, любящим подшутить над пастором и ущипнуть служанку; в девятнадцатом веке ему бы принадлежал старый книжный магазин, и он работал бы за высоким столом, очень старомодным, держал бы свои деньги в носке, раздавал бы их всем по первой просьбе и публично читал вслух Чосера и Дарвина, вызывая ужас посетительниц и местных священников; в мое время такой человек мог быть только профессором колледжа, потому что других убежищ в моем мире для таких людей почти не осталось; можно представить себе его укрывшимся в университетском кресле, может быть, даже с подагрой, он отдыхает в своей должности, попыхивая трубкой, любитель эля и старинных замков, поклонник непристойных песен елизаветинского времени, которое считает частью богатого литературного наследия прошлого и с которым знакомит поколения недавних выпускников Этона и Харроу. Маленькие глазки, мигая, рассматривали меня.

Я вздрогнул, заметив, что зрачки у этого человека красные.

Лицо его чуть заметно раздраженно поморщилось, и мгновение спустя он снова стал прежним веселым и добродушным.

— Идем, идем, — сказал он. — Заходи, Кабот. Мы тебя ждем.

Он знает мое имя.

Кто меня ждет?

Но, конечно, он должен знать мое имя, а те, что ждут, это цари-жрецы Гора.

Я забыл о его глазах, почему-то мне это перестало казаться важным. Может, подумал, что ошибся. Но я не ошибся. Человек отступил в проход.

— Идешь? — спросил он.

— Да.

— Меня зовут Парп, — сказал он, еще больше отодвигаясь внутрь. Затянулся, выпустил дым. Повторил: — Парп, — и снова затянулся.

Руку он не протянул.

Я молча смотрел на него.

Странное имя для царя-жреца. Не знаю, чего я ожидал. Он, казалось, почувствовал мое удивление.

— Да, — сказал человек, — Парп. — Он пожал плечами. — Не очень подходящее имя для царя-жреца, но я и не очень царь-жрец. — Он захихикал.

— Ты царь-жрец? — спросил я.

Снова на его лице появилась мгновенная тень раздражения.

— Конечно, — сказал он.

Казалось, сердце мое остановилось.

В этот момент один из ларлов неожиданно рявкнул. Я вздрогнул, но, к моему изумлению, человек, назвавший себя Парпом, побелевшей рукой сжал трубку и задрожал от ужаса. Через мгновение он пришел в себя. Мне показалось странным, что царь-жрец так боится ларлов.

Не взглянув, иду ли я за ним, он неожиданно повернулся и пошел в глубь прохода.

Я подобрал свое оружие и пошел за ним. Только грозный рев прикованных ларлов, когда я проходил между ними, убеждал меня, что я не сплю, что я действительно пришел к залу царей-жрецов.

4. ЗАЛ ЦАРЕЙ-ЖРЕЦОВ

Как только я двинулся за Парпом по коридору, вход за мной закрылся. Помню, как я бросил последний взгляд на Сардарский хребет, на тропу, по которой пришел, на голубое небо и двух снежных ларлов, прикованных по обе стороны от входа.

Мой хозяин не разговаривал, он весело шел вперед, и дым из маленькой круглой трубки почти непрерывно окутывал его лысую голову и бачки и плыл по коридору.

Коридор освещен лампами — энергетическими шарами, такими же, какие я видел в туннелях Марлениуса под стенами Ара. Ни в освещении, ни в конструкции коридора ничего не показывало, что каста строителей царей-жрецов, если таковая у них есть, хоть в чем-то превосходит людей на равнинах. К тому же в коридоре не было никаких украшений, мозаик, ковров, шпалер, которыми горяне так любят украшать свои жилища. Насколько я мог судить, у царей-жрецов нет искусства. Может быть, они считают его бесполезным отвлечением от более интересующих их ценностей: размышлений, изучения жизни людей, манипулирования ими.

Я заметил, что коридор, по которому мы идем, очень древний. Его отполировали сандалии бесчисленного количества мужчин и женщин, прошедших там же, где иду я, может, тысячу лет назад, может, вчера или даже сегодня утром.

И тут мы оказались в большом зале. Зал без всяких украшений, но сам размер придавал ему строгое величие.

Я вступил на порог этого зала, или помещения, испытывая благоговейное чувство.

Я оказался на площади под огромным правильным куполом, диаметром не менее тысячи ярдов. Купол из какого-то прозрачного вещества, может, особого стекла или пластика, потому что стекло и пластик, знакомые мне, не выдержали бы напряжения, создаваемого таким сооружением. Над куполом знакомое голубое небо.

— Входи, входи, Кабот, — пригласил Парп.

Я вошел вслед за ним. Под огромным куполом ничего нет, только в самом центре высокий помост, а на нем большой трон, вырезанный из камня.

Нам потребовалось немало времени, чтобы добраться до помоста. Наши шаги глухо отдавались в пустоте над каменным полом. Наконец мы подошли.

— Жди здесь, — сказал Парп, указав на место за кольцом, окружавшим помост.

Я не встал точно в указанном им месте, а в нескольких футах от него, хотя и за пределами кольца.

Парп поднялся по десяти ступеням на помост и сел на каменный трон. Он представлял странный контраст строгому величию этого трона. Его ноги в сандалиях не доставали до пола; усаживаясь поудобнее, он слегка поморщился.

— Откровенно говоря, — сказал Парп, — я считаю ошибочным, что мы в Сардаре мало внимания уделяем удобствам. — Он пытался принять удобную позу. — Например, на таком троне вполне уместны были бы подушки. Как ты считаешь, Кабот?

— На таком троне они неуместны, — сказал я.

— Да, — согласился Парп, — вероятно, ты прав.

Он искусно выбил из трубки пепел, разбросав его и остатки невыкуренного табака по помосту.

Я, не двигаясь, смотрел на него.

Он порылся в кисете, висевшем у него на поясе, достал оттуда пластиковый пакет. Я внимательно следил за каждым его движением. Нахмурился, увидев, что он достает из пакета табак и снова набивает трубку. Он снова порылся и достал маленький узкий цилиндрический серебристый предмет. На мгновение мне показалось, что он направляет его на меня.

Я поднял свой щит.

— Ну, Кабот! — с некоторым нетерпением сказал Парп и с помощью этого предмета раскурил трубку.

Я чувствовал себя глупо.

Парп начал удовлетворенно курить. Ему пришлось немного повернуться, чтобы смотреть на меня, так как я не встал точно в указанном им месте.