Песнь кецаля

– Что они собираются с ним делать? – испуганно пискнула брюнетка, заметив, что с молодого человека снимают одежду и привязывают его руки и ноги к таким же каменным кольцам, расположенным по углам «стола».

– Не знаю, – с трудом выдавила из себя Элизабет, хотя и догадывалась, что за зрелище их может ожидать.

– Scheiβe! – выругалась Регентруда. – Не станут же они… рвать у него из груди сердце? Эй вы, гады, отпустите нас немедленно! Я буду жаловаться в Интерпол! В Гаагский трибунал по правам человека!

Чернобалахонники продолжали заниматься приготовлением к страшному ритуалу.

Бетси удивляло вялая, апатичная реакция на происходящее с ним самого Хоакина. Юноша практически не сопротивлялся. Даже ни разу не попытался шевельнуть ногой или рукой. Возможно, он находился в глубокой прострации, вызванной отчаянием и сознанием безнадежности ситуации? Или «черные» незаметно угостили парня неким дьявольским снадобьем, притупляющим силу воли?

Заворожено наблюдая за приготовлениями, Элизабет втайне призналась себе, что в этих ритуалах было что-то возбуждающее, притягивающее, как магнит.

Возможно, так на нее действовал вид обнаженного юношеского тела, распятого на «столе». Ей уже давно не доводилось видеть такого физического совершенства. Рельефные мышцы груди и живота бугрились под гладкой кожей оливкового цвета. Сильные мускулистые руки и длинные стройные ноги были словно вырезаны из мрамора.

Отчего-то вспомнился святой Себастьян. Вот именно так запечатлевали его на своих полотнах многочисленные художники. Совершенное тело атлета с впившимися в него стрелами. И на лице не мука, а экстаз.

Никакой разницы. Разве что Хоакин не стоял привязанным к столбу, а возлежал на смертном ложе. И не было стрел.

– Смотрите, мисс МакДугал! – прогремел под сводами голос предводителя «черных». – Этот юноша умрет! Он настоящий герой, и его кровь послужит добрым напитком для укрепления нашего духа. А потом вы напишите письмо своему другу Васкесу. Если до завтрашнего вечера он не вернет золотое сердце Уицилопочтли, вы тоже последуете за этим юношей в царство мертвых Миктлан.

Он подошел к столу и склонился над телом Хоакина. В его руках Бетси не заметила ни ритуального ножа, ни какого-нибудь иного оружия. Что же он собирается делать?

Главарь припал губами к груди беззащитного юноши и осторожно прокусил кожу. Выступило несколько капель темно-алой влаги. Оборотень слизнул их языком.

– Ты, извращенец! – возмутилась Труди. – А ну отлезь от него, паскуда! Кто тебе дал право кусать моего парня?!

Второй джумби, а Элизабет догадалась, что за существа перед ними, присосался к большому пальцу левой ноги Хоакина. Так ближе к сердцу.

– Это джумби! – пояснила она брюнетке. – Помнишь, Нуньес рассказывал, что они любят пить кровь здоровых молодых мужчин. Она для них имеет особую ценность.

– Ничего себе, коктейльчик! Дороговато будет им это стоить!

Третий чернобалахонник облюбовал для себя левое запястье юноши и приложился к нему с таким восторгом, словно это была нежная ручка первой в Мексике красавицы или местного кардинала-примаса.

Девушки от бессилия только скрежетали зубами.

А Хоакин улыбался. Улыбался так открыто и беззащитно, что просто плакать хотелось. Что Регентруда и сделала.

И тут произошло непонятное. Все трое кровососов одновременно отскочили от стола и принялись усердно отплевываться и вытирать рты. Затем они начали громко чихать, что-то причитая на своем тарабарском диалекте.

– Что, съели? – сквозь слезы усмехнулась брюнетка. – Знай наших!

Джумби по щенячьи скулили и терли глаза.

– Тотек! Тотек! – взывали они к кому-то неведомому.

Воздух рядом с каменным столом, к которому был привязан Хоакин поплыл, и из мутного марева появилась высокая фигура в алом балахоне.

Большое красное пятно мелькнуло перед глазами девушек и остановилось у жертвенника.

Фигура, облаченная в алый балахон, склонилась над телом юноши и осторожно принюхалась. Потом выпрямилась и прикрикнула на «черных». Голос этого нового действующего лица драмы был Бетси знаком.

«Алый» повернулся лицом к ней и медленно снял с головы капюшон.

Глава тринадцатая

Тотек чикауа

– Герр Адам, не надо.

Крюгер зловеще надвигался на помощника.

– Фриц, отдай монтировку.

– Не отдам.

– Я предупреждаю тебя в последний раз…

Внезапно со стороны поместья донёсся леденящий собачий вой, словно несчастных животных разрывали пополам.

Крюгер с Думкопфом одновременно обернулись, и физиономии при этом у обоих были перекошены. У Адама от злости, у Фрица от страха.

В поместье что-то происходило. Что-то жуткое и непостижимое, заставившее сторожевых ротвейлеров визжать, будто двухмесячных щенков. В зареве коротких вспышек невиданной пиротехники метались фигуры встревоженных людей.

«Снова фейерверк, – удивлённо подумал Крюгер. – У них там что, каждую ночь устраивается праздничный карнавал?».

Но то, что творилось сейчас у белоснежного особняка, даже отдалённо не походило на праздник. На карнавал да, но только особый карнавал. Карнавал смерти.

Раздались первые выстрелы.

– А ну отдай монтировку, – Адам грубо схватил помощника за шиворот. – Я должен быть сейчас там.

– Нет, герр Адам, – грустно покачал головой Фриц, – это не наш бой.

– Да ты что? – заорал Крюгер. – Это бунт?

– Называйте как хотите, – безразлично пожал плечами толстяк, – но я туда сейчас ни за что не пойду и вас не пущу.

– Да ты…

Адам задохнулся от переполнявшей его злобы к дерзкому помощнику.

– Но ведь там твоя Труди, ей угрожает опасность.

Думкопф тяжело вздохнул:

– Нет, герр Адам, мы останемся здесь.

Сплюнув под ноги помощнику, отважный охотник за артефактами снял джинсовую куртку и, закатив рукава рубашки, решительно двинулся к поместью.

Но далеко уйти он не успел.

Мощные руки напарника буквально сгребли его в охапку, и через минуту связанный Адам уже лежал, извиваясь как червяк, на заднем сидении джипа.

Фриц тщательно протирал найденным в ветеринарной аптечке спиртом прокушенную в двух местах руку.

– Ну, ты ещё пожалеешь об этом, – прошипел с заднего сидения Крюгер.

– Да, герр Адам, я знаю, – невозмутимо ответил толстяк. – Хотя в будущем, скорее всего, вы скажите мне спасибо за то, что я вовремя удержал вас от необдуманных поступков.

– Я тебе покажу… – рычал Крюгер, пытаясь безуспешно разорвать крепко опутывающую его верёвку.

Эту верёвку Думкопф нашёл в багажнике автомобиля и то, что она предназначалась для буйных, а возможно даже бешенных животных, сомнений не вызывало.

А светопреставление на территории виллы продолжалось. Собачьих визгов больше не было слышно, что наводило на довольно зловещие размышления. Стрельба тоже утихла, вот только над землёй кое-где ещё продолжали вспыхивать яркие шары странного фейерверка.

Мрачно нахмурившись, Фриц не сводил встревоженного взгляда с озаряемого вспышками света особняка.

– Бинокль возьми, болван, – посоветовал с заднего сидения уже смирившийся со своей участью Крюгер.

Думкопф подчинился.

– Ну, что там? – с нетерпением спросил Адам.

– Какие-то типы в чёрных балахонах, – хрипло ответил толстяк.

– Сколько их?

– Пять или шесть.

– И что они делают?

Фриц слегка покрутил рельефное колёсико настройки.

– Да вроде пытаются проникнуть в особняк.

– А где же охрана, мать её за ногу? – закричал Крюгер, чувствуя, что золотое сердце уплывает прямо из-под самого его носа и, судя по всему, навсегда.

В том, что незнакомцы в чёрных балахонах пришли именно за сердцем, он не сомневался ни на секунду.

– Нету охраны, – Думкопф опустил бинокль. – Всё, они уже в доме.

– Развяжи меня, – угрожающе прошептал Адам, особо не надеясь на какой-нибудь результат.

Фриц отрицательно покачал головой. Было видно, что парень борется с собой, однако от однажды принятых решений он никогда не отступал. В других обстоятельствах это качество было незаменимым.