Кулл и Клинки Лемурии

Обычно созерцание милых сердцу безделиц успокаивало Ридо, но на сей раз этого не случилось. Барон чувствовал, что гнев его ничуть не остыл, приятная расслабленность никак не наступает. Он сделал шаг, и его ноги по щиколотку утонули в мохнатых шкурах, расстеленных поверх ковров тулейской работы. Резной золоченый диван, заваленный шелковыми подушками, стоял почти посередине просторной каюты, сразу за овальным столом, выполненным в том же стиле. Четыре кресла, что были раскиданы вдоль стен, резной шкаф, маленький письменный стол и горка для посуды — так выглядел кабинет Ридо. Свет давала дюжина масляных светильников, расставленных по углам и развешанных над столом.

Взгляд отца вернулся к Каусу, виновнику его скверного настроения, и барон направился к сыну. Ярость душила его, и одна мысль не шла из головы: «Ну что задумал этот мальчишка!»

— Ты хоть соображаешь, о чем просишь?! — выкрикнул барон, остановившись перед отпрыском. — У тебя есть невеста, с которой ты помолвлен! Она умна, красива и богата! — Ридо прожег Кауса яростным взглядом. — Знатна, наконец! — привел он решающий довод. — А ты говоришь о браке с бывшей рабыней!

Каус старался не смотреть на отца. Он и без того едва сдерживал ироничную ухмылку, понимая, что отец на пределе и в любое мгновение готов взорваться. Он не боялся, но не хотел этого, по опыту зная, что барон станет и вовсе неуправляемым. Это значило, что спорить с ним нельзя, а тем более смеяться. Однако и отступать Каус не собирался, но пока считал возможным выражать свой протест высокомерным молчанием. Наконец до Ридо дошло, что он разговаривает с пустотой. Он посмотрел сыну в глаза и постарался успокоиться.

— Я, наверное, много лишнего наговорил, — сказал он, нарушая молчание. — Если обидел, извини, но только не делай вид, что не слушаешь меня. В конце концов, мы ведь с тобой одна семья, и я хочу, чтобы мы понимали друг друга.

— Я тоже, — ответил Каус. Он здорово удивился, хотя никак не показал этого. По правде говоря, он и не ожидал, что отец сумеет говорить спокойно. Вот только об истинной причине подобной сдержанности он даже не догадывался. — Но если под взаимопониманием ты подразумеваешь, что я должен отказаться от этой женщины, то мы не договоримся.

Ридо возмущенно вздохнул, но вновь подавил готовый вырваться поток брани. Это уже было. Только что он потратил уйму времени и ничего не добился. Он продолжал молчать. Он хотел было напомнить о матери, о том, что станет с ней, когда она обо всем узнает, но что-то во взгляде сына подсказало ему: это ничего не даст. К тому же он вовремя вспомнил о собственных замыслах и подумал о том, что станет делать, когда… Нет, не стоит в его положении говорить о морали, и напрасно он упомянул о достоинстве валузийского дворянина.

— Что ж… — Барон устало вздохнул и плюхнулся в кресло. — Конечно же, ты прав, — лениво согласился он. — Лионтина умна, смела, красива, не избалована — в свете таких нет. — Каус смотрел на отца во все глаза, ничего не соображая, — Но ты не понимаешь одного. Ты просто не можешь на ней жениться! С этим не поспоришь!

— А я и спорить не буду. Я просто женюсь, — с достоинством возразил Каус. — Она согласна. Единственное условие — смерть Кулла!

Сколько Ридо ни вспоминал потом тот разговор, он так и не смог понять, откуда у него взялись силы выслушать ответ сына с каменным выражением лица. Он-то, старый дурак, размечтался! А сынок его в это время обхаживал девчонку, которая, как теперь выяснилось, крутит мозги им обоим! Впрочем, чего же он ожидал? А ведь и верно… Ему она пообещала подумать, а Каусу, оказывается, пообещала свою руку… После смерти Кулла! Ловко! Он едва не расхохотался. Однако ее можно понять. Когда проклятый пират подохнет, девчонке поневоле придется подумать о своем будущем. Похоже, она раньше всех поняла, что происходит, коли раздает обещания всем желающим. Ай да умница!

— Я все знаю! — вдруг выпалил Ридо, сам немало удивившись внезапному порыву. — Она мне рассказала! — Барон с удовлетворением посмотрел в округлившиеся от изумления глаза сына и успокаивающе кивнул ему, мысленно поздравив себя с удачным ходом. — Я знаю, что ты тайком виделся с ней. — Отец продолжал лгать, ничем, в сущности, не рискуя. О своей замаранной враньем дворянской чести он даже не задумывался. — Однако она еще до вашего разговора просила меня оградить ее от твоих домогательств.

— Домогательств?! — вспылил Каус, возмущенный до глубины души. — Да о чем ты говоришь, отец?! Я ни разу не позволил себе…

Ридо жестом прервал сына:

— Я и не говорю, что ты вел себя непристойно. Я вообще не знаю, в чем дело. Она мне не сказала. Может, ты во время прогулки посмотрел на нее не так? — Барон вопросительно взглянул на сына, неопределенно пожал плечами, но по покрасневшему от стыда лицу Кауса понял, что попал в самую точку. — Просто попросила меня оградить… — Он неопределенно покрутил рукой в воздухе. — Сказала, что ты ей неприятен. Поверь, — торопливо затараторил он, словно оправдываясь, — я не хотел говорить тебе этого! Наоборот! Меня бесило, что какая-то рабыня смеет так относиться к моему сыну! — Он помолчал. — Потому-то я и пытался заставить тебя отказаться от нее, приводя привычные доводы, но ведь ты и слушать не хотел! А я не мог позволить этому продолжаться, ведь чем дольше длилось бы все это, тем больнее стало бы прозрение!

— Все, отец, хватит! — выкрикнул Каус. Он был красен, как вареный рак. — Перестань унижать меня! Я ведь все-таки тоже барон!

Он сделал несколько неверных шагов и без сил рухнул в кресло.

— Я рад, что ты вовремя вспомнил об этом, — коротко бросил отец. — Посиди, успокойся, — ласково посоветовал он, видя, что Каус собирается уходить. — Ты не можешь в таком виде появиться на палубе.

— Проклятая девка! — прошипел юноша и, поняв, что отец прав, вновь повалился в кресло, с которого только что вскочил. — Ненавижу! — процедил он сквозь зубы чуть позже и посмотрел на отца.

— Ничего, — успокоил его барон. — Хотя бы раз в жизни с каждым мужчиной нечто подобное случается… Рано или поздно.

— Именно такое? — Каус недоверчиво посмотрел на отца.

— Ну да, — ответил Ридо, не понимая, к чему тот клонит. — Чего уж греха таить, даже со мной такое бывало! — признался он, особый упор сделав на слове «даже».

— И кто же была она? — ядовито поинтересовался Каус.

— Маркиза Скар…

— М-м-м… — словно от невыносимой боли, замычал он.

Стиснув зубы и закатив глаза, Каус качнулся в кресле. Ему хотелось закричать от стыда и злости. Его выводила из себя тупость отца, который не понимал разницы между чувством, отвергнутым маркизой, и отказом рабыни, да еще столь оскорбительным! Но для

Ридо вся эта буря чувств так и осталась тайной, равно как и то, что хотел сказать младший барон, потому что в это время в дверь каюты постучали.

— Прошу прощения, господин барон, — вахтенный вытянулся в дверях, изо всех сил стараясь не встречаться с Ридо взглядом, — но только что прибыл гонец с Дуур-Жада. Говорит, что дело необычайной важности.

— Веди его!

Как только Родого ступил на борт «Лемурии» и сообщил Ридо свою новость, эскадра спешно двинулась на юг, к Вазии. Воспользовавшись начавшейся суматохой, Каус ушел в свою каюту и без сил повалился на кровать. Злые слезы душили его, тщедушное тело тряслось от рыданий, беспорядочные мысли роились в голове. Какой же он дурак! Позволил так провести себя! Поначалу он думал, что отец обманывает его, но почти сразу понял: это не так.

Он припомнил слова проклятой потаскухи, которая, явно издеваясь, сравнивала его с проклятым дикарем. Нет, отец не солгал! Каус не хотел себе признаваться в этом, но понимал, что девка не могла не замечать его вожделенных взглядов. Просто, когда он пришел, побоялась отказать. И правильно побоялась! Тварь! Он бы не простил ей отказа! Но ничего! Она еще пожалеет об этом! Жаль только, что отец почему-то взял мерзавку под свою опеку. Впрочем, это-то понятно: пока Кулл на свободе, она нужна ему как приманка.