Адептус Механикус: Омнибус (ЛП)

— Мое чудо, архимагос, — тихо произнес Роттл. Омниссия говорил со мной.

— Я… — Вэйвор умолк, его звуковоспроизводящее устройство издало скептическое низкое рычание, — ясно!

— В грохоте священной машинерии Марса мне открылась идея, великая тайна. Омниссия передал мне знание из забытого прошлого. Я могу улучшить Пожиратель Жизни, повелитель. Сделать его совершенным. Я был благословлен откровением чистого знания, которое мог даровать лишь Омниссия. Я могу сотворить мгновенное уничтожение наших врагов, отнять у них саму жизнь, прекратить существование самой слабости бытия.

— Мы не обладаем технологиями для воспроизводства вортекс-оружия, магос, — ответил Вэйвор. — Использование такое оружия на планете вызовет угрозу, которую мы не в состоянии оценить. Пожиратель жизни должен очищать, а не уничтожать. Наша цель — истребить жизнь, а не вещество.

— Это я и имею в виду, архимагос. Новый Пожиратель будет забирать только жизнь, и не будет трогать ни вещество, ни любое создание материума. Он погасит саму искру жизни и уничтожит лишь те создания, чье существование позволяет классифицировать их как живых!

Архимагос умолк, тихо защелкали механизмы, затем раздалось шипение стравливаемых хладагентов. Вэйвор вычислял вероятности, возможности, решения и сценарии.

— Саму искру жизни?

— Да, господин.

— От богоподобного Астартес до ничтожнейшего жителя подулья?

Роттл кивнул своими чувствительными оптическими датчиками. Ощущение было странным.

Из-под просторного одеяния Вэйвора снова раздалось шипение хладагентов.

— От величественного орла в небе Терры до мельчайшего организма в океанских глубинах?

Роттл снова кивнул, поняв, что архимагос цитирует Катехизис Очищения. Он знал, что прозвучит далее.

— От высшего сознания до животных инстинктов — истребление всего живого?

— О, да, повелитель, — уверенно ответил Роттл, — я могу пообещать истребление всего живого. Пожиратель Жизни никогда не был столь голодным, каким я его сделаю.

Вэйвор обрабатывал данные о ситуации, из-под его плаща с шипением вырывался хладагент. Так как он являлся архимагосом, его системы были напрямую подключены к системам учреждения. Машинный дух апотекариона передавал ему те же образы, что представали перед глазами Роттла.

Архимагос кивнул, при этом с края его капюшона сорвались струйки стравленного газа.

— Похоже, твое чудесное выживание, магос, является частью чего-то большего, намного более удивительного, — Вэйвор говорил спокойно и внушительно, его голос походил скорее на механическое карканье. Голосовые придатки словно сглаживали каждое слово. — Наша цель — стремиться к знанию, восстановить древнее учение, выковать совершенство благословенной Машины, укрепить божественное великолепие самого Омнисссии. Не так ли?

— Так, мой господин, — отозвался Роттл. Адепт хранил молчание.

Вэйвор продолжал оценивать ситуацию. Большинство хирургеонов и техномедиков не знали о состоянии Роттла. Они считали, что он превратился всего лишь в механический труп на службе Бога-Машины. Оставить Роттла в живых означало привлечь ненужное внимание, дать ему умереть — предать самого Омниссию. Но магос годами мог обитать в огражденной щитами лаборатории в ядовитых недрах учреждения, куда немногие смели войти без риска для жизни. Секреты Бога-Машины можно претворять в жизнь под покровом тайны, и однажды сорвать этот покров во имя и славу Императора. Никто не знал о восстановлении Роттла. Кроме адепта.

Голосовые придатки Вэйвора с шипением терлись друг о друга, пока он производил расчеты. Риск раскрытия Роттла, как и чудо его выживания, действительно был допустимым.

— Даю тебе свое разрешение, магос биологис Иероним Роттл. Продолжай свои исследования Пожирателя Жизни, — торжественно провозгласил архимагос.

— Спасибо, господин, — тихо произнес Роттл.

— Я гарантирую, что твоя работа останется тайной для Механикус. Я полагаю, тебя направляет Омниссия, а спас сам Император. Об этом не должен знать никто.

Челюстные приводы Роттла дернулись, словно он знал, что случится дальше. Из-под одеяния архимагоса показались механодендриты — хромированные щупальца, заканчивающиеся каждое своим инструментом: электропилой, штекером, щупом-анализатором, клинком глефы. Щупальца поднимались, извиваясь и беззвучно касаясь друг друга. Они поднялись над головой адепта, сплетаясь в тугую паутину из металла — а затем без предупреждения и какого-либо видимого усилия рванулись вниз, разделав его на влажные куски мяса и стали.

Теперь, кроме Вэйвора, о магосе биологис Иерониме Роттле не знал никто. Вообще никто.

С обзорной палубы "Отчаяния Императора" Бойня казалась висящей в космическом пространстве отполированной жемчужиной. Плотная, насыщенная аммиаком атмосфера отразила свет местного солнца, вспышка на миг затмила своей яркостью звездный ореол даже на расстоянии в тысячи километров. Сегментум Обскурус редко казался столь темным.

Обширные шахты, каждая из которых как колючка вонзалась в изломанную поверхность планеты, доходили до самого сверхтяжелого ядра. Население каждой шахты составляло миллиард людей: шахтеры, их семьи, технопровидцы, техножрецы и чиновники Администратума. И ни одна из шахт не работала уже несколько месяцев.

Бойню поразили чума и гражданская война. Ужасные страдания разрушили основы гражданского общества. Затем началась война, и выжившие после чумы перебили друг друга в междоусобном конфликте, когда континенты воевали друг против друга. Но прежде чем истребить самих себя, жители Бойни уничтожили остатки добытых богатств и сами шахты, благодаря которым и существовал их мир. Администратум направил прошение в Департаменто Муниторум, в свою очередь пославший своих эмиссаров в Святые Ордосы Терры. Ордо Еретикус взял дело под свой контроль и вынес окончательное решение: Экстерминатус. Именно поэтому "Отчаяние Императора" неподвижно зависло на высокой орбите. Бойню ожидало очищение.

Через несколько дней после вмешательства Ордо Еретикус, после череды астропатических контактов с Адептус Механикус и несколькими Орденами Адептус Астартес, решение стало претворяться в жизнь. "Отчаяние Императора" несло на борту новый экспериментальный штамм Пожирателя Жизни. Для принесения Милосердия Императора на заблудшую планету Бойня был избран орден Обрекающих Воинов.

Обрекающие Воины, чья благородная история уходила корнями в далекие тысячелетия, специализировались на кампаниях зачистки. Такие кампании приходились им по нраву из-за мрачного характера — как поговаривали, результата дефекта в каталептическом узле. Помимо того, что Обрекающие Воины не спали, им не требовалось ни надежды, ни стимула для того, чтобы сражаться во имя Императора. Космодесантники этого ордена были угрюмы и замкнуты, их объединяло презрение к тем жителям Империума, кто не мог увидеть безнадежность жизни в галактике. Самое близкое к радости ощущение Обрекающие Воины испытывали, упиваясь этой безнадежностью и погружаясь в кровопролитие и разрушение. Это были одни из самых грозных воинов в галактике.

Среди Обрекающих Воинов было немного космодесантников столь же суровых, как капитан Гриммер Слейн. Свет Бойни, летящей по своей одинокой орбите на расстоянии тысяч километров, переливаясь, играл на полудюжине штифтов за выслугу лет. Больше на лице Слейна свет не задерживался почти ни на чем. Густые брови нависали над глубоко посаженными глазами. Впалые щеки обрамляли тонкие губы над резко очерченной челюстью. Десятки шрамов давно сплелись в запутанную историю ранений и травм. Кожа была скорее похожа на выдубленную шкуру. Свет соскальзывал с лица космодесантника как пролитая вода. Он с сочувствием и смирением оглядел простирающуюся под ним планету. Он познал смерть и сознавал ее необходимость, как и каждый Обрекающий Воин. С шипением ожил вокс.

— Капитан Слейн, — пробилось сквозь шум и потрескивание статики, — явитесь на пусковую галерею.