Скитальцы (цикл)

— Не переборщи, — говорила Танталь сквозь зубы.

Распутица тем временем окончательно расквасила дороги, снег сходил, обнажая раскисшую глину. Разговорчивая хозяйка всё чаще заговаривала со мной, расспрашивала, куда благородные господа держат путь и не нужен ли лекарь «тому господину, что из комнаты не выходит». Слуги уже поглядывали с любопытством; в гостинице сложно хранить тайны. Я запретил горничным прибирать в Чонотаксовой комнатушке, якобы затем, чтобы не беспокоить больного, но на самом деле боясь, как бы посторонний взгляд не наткнулся на ремни, которыми этот болезненный господин связан.

В комнатушке, где помещался господин маг, не было камина. Я заметил, что Танталь избегает вносить туда свечи и не разжигает огня в присутствии Чонотаксова безжизненного тела.

— Разве ему не всё равно? — спросил я с долей сарказма.

Она не ответила.

Мы проторчали в гостинице почти две недели; и хозяйка, и слуги, и весь посёлок опротивели нам до невозможности. Черно Да Скоро отсыпался — ежедневная порция снульника делала своё дело; когда любопытная служанка вопреки запрету сунула нос в его комнатушку, глазам её предстало зрелище совершенно мирное — человек измождённый, конечно, и лысый, но зато спокойно спящий под покровом чёрной шубы. И служанка, удовлетворённая, понесла уже прочь пищу для новых пересудов — как вдруг по дороге ей встретился я, раздражённый, злой и беспощадный.

Надо ли говорить, что с каждым днём настроение моё делалось всё хуже и хуже; надо ли говорить, что невозмутимая покорность господина мага волновала меня больше, чем волновали бы попытки к бегству. Надо ли говорить, что не служанка была повинна в моём раздражении, но, поймав её на проступке, я не стал сдерживаться. Я сообщил ей, что господин, который спит в запрещённой для прислуги комнате, болен неизлечимой болезнью, первым признаком которой является облысение, что любопытная служанка может рыть могилку для своих роскошных волос: вскоре они выпадут один за другим, и череп служанки будет в точности похож на череп вышеназванного господина. Что болезнь заразна и, не исключено, все родственники служанки заболеют тоже; не помню, что я ещё говорил, но бедная девушка сползла на пол в истерике. Полчаса гостиницу лихорадило, изо всех углов мерещились женские всхлипы; спустя ещё полчаса ко мне явилась хозяйка, непривычно холодная и неприветливая, и сурово просила покинуть гостиницу как можно скорее. Потому как за распространение всяческой заразы сажают в тюрьму, потому как у неё, хозяйки, есть управа на всяких проходимцев, повинных в морах и поветриях, и, если мы не подчинимся, она упечёт нас в яму и велит спалить наше барахло.

Я поспешил на конюшню, где давно уже договорено было о покупке лошадей, — конюх шарахнулся от меня, выставив перед собой кнут. Видимо, весть о ползучем облысении облетела посёлок быстрее, чем известие о пожаре. Я проклял собственный язык; по счастью, ни Алана, ни Танталь не стали меня упрекать. Обе тихо радовались возможности убраться из постылой гостиницы. Времени было едва за полдень, дороги уже не так хлюпали под ногами, я рассудил, что мы с трудом, но доберёмся до какого-нибудь хутора раньше, чем сядет солнце.

Монетки, вырученные за лошадей, конюх предусмотрительно прокалил над пламенем свечки; я растолкал Черно Да Скоро и развязал ему ноги.

Господин маг был апатичен и вял. Некоторое время я пытался вытрясти из него признание, что на самом деле он притворяется соней, но у меня ничего не вышло. Мой план, навеянный давней сплетней про изобретательную невестку, неожиданно оказался не просто выполнимым — удачным.

Черно держался в седле как мешок. Всё население посёлка залегло, затаилось, разбежалось перед страшным ликом лысой болезни; поддерживая Черно и ведя лошадь под уздцы, я вывел маленькую кавалькаду за околицу, в поле, и там с облегчением придал сонному магу безопасное положение поклажи — поперёк седла. Танталь зябко поёжилась, Алана фыркнула; на четверых у нас было три лошади, я вскочил в седло и посадил Алану перед собой, Танталь, отличная всадница, взяла за повод лошадь Чонотакса — и так, небыстро, объезжая лужи, мы двинулись навстречу судьбе.

Судьба не была к нам благосклонна.

Солнце повисело над горизонтом и навострилось уже кануть за чёрную кромку леса, а дорога всё тянулась, не подавая ни малейших признаков человеческого жилья. А ведь десять дней подряд я по десять раз выспрашивал о дороге, и по всем рассказам выходило, что неподалёку должен быть хутор, и не один!

Мы пересекли маленькую речку, через которую был перекинут чахлый дырявый мост. Лошади неохотно ступали по подгнившим доскам; мои спутники молчали. Танталь и Алана нервно вглядывались в сгущающиеся сумерки — ждали увидеть дымок над горизонтом, или строение, или хотя бы одинокий сарай; вечер был совсем весенний, безветренный и относительно тёплый, но странная шутка, которую играет с нами хутор, не нравилась никому.

Что до господина мага, этого странствующего мешка со сновидениями, то вот уже пятнадцать дней я не слышал от него ни слова.

Солнце село; навстречу нам из полутьмы выплыл мостик, как две капли воды похожий на тот, что мы уже проехали. Лошади сдержали шаг. Мои смутные подозрения превратились в уверенность.

— Мы ведь не сворачивали, — упавшим голосом сказала Алана. — Это в лесу можно кружить, но мы же ехали ПО ДОРОГЕ!

Я слез с седла. Подошёл к перекинутому через седло Чонотаксу; в таких случаях обычно берут за волосы, и я на секунду растерялся. Потом ухватил господина мага за подбородок и поднял его голову, заставляя посмотреть себе в глаза.

Чонотакс Оро спал. Лицо его, как обычно, оставалось совершенно немым и непроницаемым.

— А они во сне не колдуют? — спросила Алана. — Может ему, к примеру, присниться вот эта дорога? Ну, во сне?

— Это, наверное, другой мост, — неуверенно предположила Танталь. — Просто в этой местности все мосты одинаковые…

Я подошёл к мосту. Раздражённо стукнул по трухлявым перилам; перила охнули и отвалились. В темноте уже невозможно было с точностью сказать, тот это мост или другой. В этой, как говорит Танталь, местности жители из рук вон плохо следят за мостами…

— Вода есть, — бодро сказала Алана. — Вон, целая речка… Еда есть. И не зима ведь, мороза нет… Переночуем…

Другого выхода не оставалось. Моей маленькой местью Черно Да Скоро был костёр, сложенный из обломков перил. Другого топлива почти не было, а большого пламени из перил не устроишь; я напоил лошадей, потому что кормить их всё равно было нечем.

— Оттащи его от костра, — сказала Танталь.

— Как ты заботишься о его благополучии, — сказал я зло. — Не ты ли первая спрашивала, можно ли его убить?

— Оттащи его от костра, — повторила Танталь, не повышая голоса. — Он не должен лежать у огня…

— Он этот огонь руками рвёт, как паклю, — сообщил я сухо. — Тебе нужно — ты и оттаскивай. А я благородный господин, потомок Мага из Магов, и я уже натаскался!

Танталь поднялась. Подошла к Черно, взяла его за плечи; удобнее, как мне кажется, было бы тянуть за щиколотки. Но может быть, Танталь смутилась бы видом голой головы, подпрыгивающей на кочках?..

Усилие, ещё усилие; Танталь упрямо тащила господина мага за грань светлого круга. Интересно, о чём они говорили тогда, в лесу? На поляне? И ведь Черно видел, что есть свидетель…

Или не видел?

— Оставь, — сказал я устало. — Ладно, я сам…

Танталь не ответила. Оттащила сонного Черно подальше от костра, постояла над ним — я видел только чёрный силуэт. Потом вернулась к огню, и некоторое время мы жевали хлеб с разогретым на костре мясом.

— Ретано, расскажи историю, — попросила Алана.

Я растерялся:

— Какую?

— Да любую… Как ты рассказывал. Про разбойников, например.

— Про разбойников не надо, — проронила Танталь сквозь зубы.

— Тогда про призраков, — согласилась покладистая Алана.

Молчали обломки перил, окутанные огнём. Когда-то, наверное, их касались тысячи разных рук, а теперь касалось пламя. И если человеческие прикосновения только чуть стёрли терпеливое дерево — огонь поедал его, неспешно, но неотвратимо. Ради того, чтобы дать нам возможность согреться…