Скитальцы (цикл)

Я проглотил слюну. Черно Да Скоро стоял в двух шагах, теперь, когда глаза привыкли к полумраку, я прекрасно видел его лицо, но глаза Черно выражали то же, что и всегда. Ничего не выражали.

— Скажи ей, Ретано, — со вздохом попросил Чонотакс. — Ответь жене… Правда?

Я поднял глаза на Алану.

Сейчас она была очень похожа на Эгерта Солля. На тринадцатилетнего мальчика Эгерта.

— Нет, — сказал я, спокойно глядя ей в глаза. — Это гнусное враньё. Этот господин — маг и потому считает, что ему всё позволено… Спускайся, Алана. Мы пойдём домой.

Черно Да Скоро усмехнулся:

— А вы бесчестный человек, Ретанаар Рекотарс… Как же так? Лгать в глаза любимой жене? А?

— Алана, пойдём домой, — повторил я ровно.

Она не двинулась с места.

— Он говорит, что мы с Луаром связаны… ниточкой… что я могу отвести его к Луару. Я бы хотела.

Вот тогда мне сделалось страшно.

Проще всего было бы принять Алану за сумасшедшую — вслед за матушкой… Я непременно решил бы, что она тронулась умишком. Если бы рядом не стоял Черно Да Скоро, который рвёт огонь руками, будто солому. Которому, как выясняется, не столько книжка нужна была, сколько…

«Ретано, ты храбрый человек, но ты дурачок».

— А я дурачок-таки, — сказал я шёпотом.

— Вот и я говорю, — охотно согласился Черно. — Извини, но мне нужна девочка.

Мне казалось, что я вязну в его извинениях, как в киселе. Откуда-то со стороны донёсся мой до странности спокойный голос:

— Вот и надо было самому на ней жениться… МНЕ она тоже нужна, Чонотакс.

— Нет. — Губы Черно изогнулись дугой, уголки их резко опустились вниз. — Будь честен хоть сам перед собой…

— Алана, ко мне! — рявкнул я.

Алана не двинулась с места.

Чонотакс помедлил. Чуть усмехнулся краешком рта; развернулся, бесшумно поднялся по лестнице и оттуда, сверху, поманил рукой. Приглашая.

Я стоял на месте минут пять, будто меня приколотили гвоздями. Потом шагнул вперёд…

Невидимый люк, мгновенно разверзшийся под моими ногами, проглотил меня вместе с моим неродившимся воплем.

…В старину существовал любопытный способ выдержки вина: бочку оставляли в каменной нише, а рядом замуровывали живого узника, лет эдак на двадцать-тридцать, а лучше на пятьдесят, чтобы наследники виноделов, вскрыв тайник, обнаружили драгоценный сосуд в соседстве с истлевшим скелетом.

Говорят, однажды бочка оказалась пуста, просверлена камушком, а скелет хранил на жёлтом черепе выражение пьяного довольства. Возможно, тот счастливец познал радости жизни, какие его тюремщикам никогда и не снились…

Так подумал я, очнувшись в подземелье. В цепях. У холодной и волглой стены.

«Ретано, ты храбрый человек, но ты дурачок».

Последним, что я помнил, была распахивающаяся под ногами пустота. А вот удара не случилось; как будто прямиком из Чонотаксовой прихожей я мягко ухнул сюда, в темницу, на цепь…

Глаза мои привыкли к темноте. Уши напряглись, пытаясь выловить из сырого воздуха что-нибудь, кроме отдалённого звука падающих капель. Всё происходило как по нотам — я не удивился бы, если бы рядышком обнаружился в ржавых цепях мой сосед и предшественник, некто, чья одежда успела истлеть, а кости почти полностью обнажиться…

— Экая ты скотина, Чонотакс, — сказал я вслух.

Ответа не последовало. Короткие цепи не позволяли мне опустить руки, железный пояс, ввинченный в стену, не давал встать. В такой позе с удобством можно было рвать на себе волосы, но никакое другое занятие, увы, не представлялось возможным.

— Я убью тебя, Черно!..

Моя правая нога, бесполезно лягающая воздух, вдруг ударилась о твёрдое, мой вскрик и глухой удар по дереву прозвучали почти одновременно.

Бочка.

Р-рогатая судьба, это бочка, зачем я вспомнил рецепт виноделия, к которому, если верить летописям, никогда не прибегали мои предки?!

Я затравленно огляделся.

Бочки выступали из стены, длинная галерея огромных бочек, точно такая же, как в подвале моего собственного замка, если неведомые виноделы решили заложить сразу два десятка сосудов, то почему они сэкономили на узниках? Разве им хватит меня одного?!

— Я убью тебя, Черно, — сказал я шёпотом.

Думать можно в любой позе. Или почти в любой; первым делом я подумал об Алане, и эта мысль заставила меня взвыть и выгнуться дугой.

«Будь честен перед самим собой».

— Значит, так, — сказал я яростно. — Алана моя жена. Даже если первую брачную ночь я прохрапел, как свинья, равнодушный и пьяный… Даже если я женился на ней по расчёту — всё равно она моя жена! Я за неё отвечаю! И если ты, скотина, немедленно не выпустишь её… Пеняй на себя!!

Свирепые вопли придавали мне мужества. Я орал и плевался, и перепуганное эхо прыгало по подземелью, как сумасшедший заяц.

Потом я устал. Выдохся; жалобно звякнули цепи, и, будто в ответ, в тёмном углу подземной галереи тихонько вздохнули.

Я притих.

Вздох был знаком мне. Я слышал его не раз — зимними вечерами, осенними ночами, когда так грустно воет в трубе ветер, и в особенности в тот памятный день, когда в замок явились торговец недвижимостью, оценщик и купец…

— Кто здесь? — спросил я хрипло.

Тишина. Полчаса тишины; я вдруг понял, что у меня болят все кости. Что руки и ноги затекли. Что поясницу ломит от холода, что я жалок вместе со всеми своими угрозами…

Новый вздох.

— Кто здесь? — повторил я, не слыша собственного голоса.

Вместо ответа он вышел на открытое пространство; в темноте я с трудом различал его, немолодого, щуплого, с горящими глазами призрака, казавшимися тем не менее слегка близорукими.

Я вжался спиной в холодную стену.

Он? Или другой?..

— Где… мы? — поинтересовался я, овладев голосом. — Это… замок?

Он устало кивнул.

Так, хорошо. Стало быть, потомок Рекотарсов сидит прикованный в подземелье собственного замка. Никогда не ведите дел с магами, господа, это вылезет вам боком, я говорю со знанием дела…

— Где же Итер?!

Призрак пожал плечами.

Итер может преспокойно хозяйничать наверху и слыхом не слыхивать, что его хозяин помирает в подвале. Если во власти Черно заковать меня в собственном подземелье, вряд ли его планам может помешать слуга, сколь угодно старый и сколь угодно верный…

— Я убью тебя, Черно, — сказал я в третий раз. Призрак махнул рукой, словно говоря: «А, меня это не касается»…

Возможно, призрак на меня зол. Возможно, с его точки зрения, случившееся есть справедливая расплата за мерзостную попытку продажи родового замка…

Он по-прежнему неподвижно стоял посреди галереи. В окружении бочек; кому, как не мне, знать, что большая часть из них навеки опустела. Виноградники Рекотарсов пришли в упадок, поместье пришло в упадок, да и род, кажется, выродился… Произведя на свет «дурачка»…

— Что смотришь? — злобно процедил я, встретившись взглядом с горящими глазами щуплого призрака. — Рад?

— А чему радоваться…

Меня подбросило так, что цепи звякнули снова. Мне послышалось? Еле различимый голос, бледный, как ползущая по камню струйка серого песка…

— Чему радоваться… Я ничем не могу тебе помочь, Ретано. Никак.

— Я не нуждаюсь в помощи, — сказал я хрипло.

Призрак устало прикрыл свои горящие плошки:

— Нуждаешься… Ты поступил против совести, и не раз. Я тебя понимаю… Сам такой… был.

— Ты кто? — пробормотал я, невольно подбирая под себя ноги.

Он заморгал.

Это выглядело одновременно жутковато и потешно — при его-то светящихся глазах; я плотнее вжался в стену.

— Тебе… действительно… интересно?

Кажется, в его голосе была насмешка. Горькая.

Я подумал, что мне вскорости понадобится справить нужду. Этот миг неотвратимо приближается; через пару дней, даже ещё и не померев, я уже буду являть собой жалкое зрелище. Потому что мне даже нечем расстегнуть штаны.

Впрочем, если мне не дадут воды… Проблема, возможно, отпадёт сама собой?..

Я облизнул запёкшиеся губы.