Скитальцы (цикл)

— Ретано… О нет. Скорее…

Дверь, казалось, готова была слететь с петель. Торопиться, на мой взгляд, было уже некуда.

— Бегите, Рекотарс… Ради Неба… Скорее прочь…

Ивилина метнулась к окну, выглянула вниз, испуганно отшатнулась, прошептала со слезами в голосе:

— Сторожат… Это Крод, это он, скотина… — и мне, уже без слёз, с плохо сдерживаемой злостью: — Вы погубили меня! В постель!

Последнее распоряжение настолько не вязалось с происходящим, что я заколебался.

— В постель! — прошипела Ивилина, теряя остатки томности. — Чтобы не нашли… с головой!

Как был, в одном сапоге и рубахе нараспашку, я кинулся под балдахин и зарылся в груду одеял, а расторопная Ивилина подкинула мне вслед недостающие части моего гардероба.

— В чём дело? — громко спросил её спокойный сонный голосок.

Стук оборвался.

— Немедленно откройте дверь, — с торжеством потребовали снаружи. — Есть сведения, что в дом пробрался вор!

Под одеялами нечем было дышать. Я, конечно, мечтал оказаться в этой постели — но не в таком же виде!

— Вы разбудили меня, — с упрёком сообщила Ивилина, лихорадочно уничтожая следы моего пребывания. — Я с трудом заснула… Меня преследовали кошмары, поэтому я заснула при свечах…

— Немедленно откройте!!

Хотел бы я знать, что за самодовольный мужлан имел право так грубо и бесцеремонно вторгаться в личные дела моей Ивилины.

Звякнул, отодвигаясь, засов. Комната сразу наполнилась тяжёлыми шагами — вошедших было человек пять, не меньше. Моя шпага была тут же, под одеялом, — но дотянуться до рукояти означало выдать себя.

— В чём дело, Крод? — спросила Ивилина уже возмущённо. — Какое право вы имеете обращаться со мной подобным образом?

Вот-вот, подумал я уныло. Как по-моему, так и дверь отпирать не следовало. Дверь крепкая, авось бы устояла…

— Здесь душеприказчик вашего покойного мужа, с ним нотариус, — Крод был, судя по голосу, старше пятидесяти, — и я, как единственный родственник покойника, обязан способствовать тому, чтобы условия завещания соблюдены были в точности…

Последовала пауза. При слове «завещание» даже у меня сам собой подобрался живот.

— Условия? — негромко спросила Ивилина; она изо всех сил старалась держать себя в руках, но голос её всё равно выдал. Об условиях мужниного завещания она слышала, как и я, впервые.

— Подай бумаги! — велел кому-то другой, властный голос; по-видимому, это и был душеприказчик. После минутной тишины ко мне под одеяло донёсся явственный шелест бумаги.

— Ты не говорил мне, Крод, — изменившимся голосом сказала Ивилина. Душеприказчик её мужа издал горлом странный звук — не то усмехнулся, не то чихнул.

Снова зашелестела бумага.

— Вот, — торжественно заявил душеприказчик. — По сему документу всё имущество господина Рэгги Дэра, а также угодья, а также дом, а также поместье… переходит в собственность его жены, госпожи Ивилины Дэр… Да, «…владеть и пользоваться вышеуказанными богатствами в том случае, если на протяжении десяти лет со дня смерти мужа своего она сохранит целомудрие, не вступит в новый брак и не изменит памяти мужа, совершив блудодейство… Если же такой факт будет иметь место, то всё имущество господина Рэгги Дэра, а также… а также… и поместье… переходит во владение его троюродного брата, господина Тагги Крода, и в собственность его детей и внуков, если таковые будут…»

Я лежал в дамской шёлковой постели, под толстым слоем одеял, и мне было тоскливо. Тоненькая струйка воздуха едва просачивалась сквозь горы кружев, и пахла она не духами и благовониями — палёным пахла воздушная струйка, жареной судьбой несчастного Ретано Рекотарса.

Если во владениях герцога Тристага запрещены дуэли — может быть, здесь предусмотрено и специальное наказание для ловеласов?..

Пауза затягивалась.

— Проклятый ревнивец, — шёпотом сказала Ивилина. — Негодяй… Ревнивая тварь!

— Ищите, — удовлетворённо приказал кому-то Тагги Крод. Достойно восхищения, подумал я мрачно. Ты богач, дяденька, ты честно заработал наследство от троюродного братца…

— Ищите! — истерично выкрикнула Ивилина. — Ищите всюду! Взялись унижать женщину — так унижайте до конца, чего там, раз уж собственный муж опустился до подобного завещания — не считайтесь с моей стыдливостью! С моим целомудрием! С моим отдыхом, в конце концов. Ищите!

— Да ищите же! — прикрикнул Крод на кого-то, кто смутился, по-видимому, от горячих слов Ивилины.

Заскрипели дверцы шкафа. Жалобно звякнули склянки на туалетном столике; кто-то, кряхтя почти над самым моим ухом, наклонился и заглянул под кровать.

— Ищите! — крикнула Ивилина сквозь слёзы; спустя секунду её тело обрушилось на меня сверху. Со стороны это выглядело, наверное, очень трогательно: несчастная женщина повалилась, рыдая, в подушки.

Никогда в жизни на мою долю не выпадало ТАКИХ испытаний!

Я был в постели с прекрасной женщиной, её тело, прикрытое одной только шёлковой сорочкой, содрогалось от рыданий и плотнее прижимало меня к тюфяку. Разделявший нас слой одеял казался лишним — в то же время по комнате, тяжело ступая, бродили сыщики и заглядывали во все щели в поисках прелюбодея, то есть меня.

— Ищите! — уже раздражённо повторил Крод.

— Нет никого, — отозвался, оправдываясь, сиплый молодой голос.

Я слышал, как Крод прошёл через комнату и распахнул окно.

— Эй! — крикнул он кому-то, караулившему внизу. — Не было?

Снизу ответили что-то невнятное, но без сомнения в том смысле, что нет, никто на клумбу не прыгал.

— Ищите, — всхлипнула Ивилина. — Ищите… Крод, с этой минуты вы мне не родич. Не смейте показываться мне на глаза… Душеприказчик есть — вот пусть он десять лет под спальней и караулит!

Кто-то из сыщиков не удержался и присвистнул. Кто-то — наверное, душеприказчик — возмущённо засопел. Я потихоньку задыхался, лишённый притока воздуха, придавленный пышными формами вдовы.

— А теперь убирайтесь, — сказала Ивилина устало. — Сегодня ночью я получила истинное представление о мужчинах… После этого вам не о чем тревожиться, господин душеприказчик. До конца жизни я не подпущу к себе никого из этих подлых, низких, мстительных, ревнивых, вздорных, нахальных, бесстыдных, жестоких, глупых, продажных, бессовестных тварей!

Мне сделалось неуютно. Каждое слово Ивилины будто вбивало гвоздь мне между лопаток — видимо, я чувствовал свою перед ней вину. По меньшей мере половина перечисленных эпитетов относилась и ко мне тоже.

— Э-э-э… — заикнулся кто-то, наверное, нотариус. К сопению душеприказчика присоединилось сопение прочих, и несколько минут ничего не было слышно, кроме всхлипываний Ивилины и этого всепоглощающего сопения.

Я проделал среди кружев дырочку и тихонько перевёл дыхание. Если всё закончится благополучно, сказал я сам себе, то я честно признаюсь Ивилине во всём. В собственной низости. Расскажу ей и про Судью, и про Черно Да Скоро, пусть сама судит меня, пусть даст пощёчину, в конце концов…

— Уходите, — повторила Ивилина шёпотом. — Пожалуйста, оставьте меня в покое. Не растягивайте собственный позор, избавьте…

— А-а-а! — завопил Крод, и в крике этом было столько торжества, что я мгновенно покрылся потом.

— Что это? — спросил Крод страшным голосом. — Что это, а? Что это, я вас спрашиваю?!

— Где? — Ивилина приподнялась на локте, и этот острый локоток болезненно впился мне в ребра.

— Что это? Ослепли? Не видите?! Пряжка от мужского пояса!!

— Пряжка от мужского пояса, — с суеверным ужасом повторили нотариус и душеприказчик.

— Где? — повторила Ивилина удивлённо.

— Вот!

— Да где же?

— Да вот!

Ивилина села на кровати, то есть на мне, и в следующую секунду воздуха стало много, слишком много, и много стало света, потому что пять свечей после кромешной темноты показались мне яркими, как полуденное солнце.

— Во-от!

Тот, что сорвал с меня одеяла, был невысок и плешив. Правый его глаз сверлил меня с мрачным торжеством, зато левый уплывал куда-то в сторону, к уху, я вспомнил, что мельком видел этого красавца в посёлке, — он сидел в трактире и пил, пил, пил…