Конан и Время жалящих стрел

С утра сегодня, правда, барон поднял шум, когда пропала его дочка, красавица Релата, и весь замок переполошился, точно курятник, куда забралась лиса. Нескольких ратников даже выслали на поиски – но пока безрезультатно. Сам же Тиберий заперся в своих покоях с обеда, и так оттуда и не выходил.

Возможно, эти парни привезли какие-то вести о похищенной девушке!

Стражник обернулся к своему напарнику, туповатому толстяку, безразличному ко всему на свете, кроме игры в кости, – который не потрудился даже подняться с места при виде нежданных гостей.

– Андрис, иди найди месьора Дельрига или месьора Винсента – он должен быть на конюшне – и скажи, чтобы шли сюда поскорее. Прибыли гонцы от принца Шамарского! Да пусть месьора барона известят – может, он сам пожелает спуститься!

Отряд неспешно въехал во двор замка. Копыта лошадей зацокали по камням, поросшим травой.

Конан слышал, как нетерпеливо переминаются, всхрапывают лошади у него за спиной. И всадникам их, должно быть, также не терпится броситься в бой…

Однако, чем больше смотрел Конан по сторонам, тем труднее было ему поверить в то, что говорил об Амилии принц Нумедидес. Должно быть, кто-то намеренно ввел наследника престола в заблуждение – кто-то, кому не угодил старый барон.

Но, кому бы там ни насолил Тиберий, то, что в доме его никто не занимался чернокнижием, ясно было с первого взгляда.

Киммерийцу достаточно приходилось на своем веку иметь дела с колдунами. Он приучился кожей ощущать запах магии. Грязное это занятие не могло не запятнать любое место, где им занимались. Точно ушат помоев выливали на землю с каждым заклятьем…

Но здесь, в Амилии, он не чуял ничего подобного.

Самый обычный замок, каких много. Жилище обедневшего, но гордого рода. Дом, где рождаются ратники и преданные слуги короля. Где ценят богатство, но еще больше – труд, где чтут традиции, а преданность и честь не считают понятиями, вышедшими из моды. Будь Конан правителем державы – он не нашел бы подданных лучше!

И Нумедидес хотел заставить его поверить, что этот замок стал приютом для ведовской скверны?! Требовал, чтобы они, не разбирая правых и виноватых, предали огню и мечу все вокруг?

Киммериец сдвинул брови. Нет, будь что будет, но такой приказ он выполнять не станет! Убивать этих ветеранов давнишних походов, что завершились, еще до его рождения? Этих старых преданных псов, мирно доживающих свой век у очага? Или потрошить служанок и конюхов, допытываясь, не зломышляют ли они против Рубинового Трона?!

Нет, довольно будет просто поговорить с бароном. Пусть знает, какие обвинения выдвинуты против него. А там уж пусть королевские судьи решают, что делать с ним. Он, Конан, не станет подменять собой меч правосудия. Сегодня он не чувствовал за собою нрава на это!

Тем временем, о появлении их, как видно, известили самого Тиберия. Торопливо, придерживая руку на перевязи, барон спешил навстречу ратникам.

Конан едва успел открыть рот, чтобы приветствовать его, как владетель Амилии воскликнул взволнованно, с неподдельным облегчением в голосе:

– Месьоры! Наконец-то! Скажите, я не ошибся? Не разочаровывайте убитого горем отца… Вы привезли известия о моей дочери?

Киммериец в изумлении воззрился на старика. Кром! Это что еще за нелепица?

– О вашей дочери, барон? – переспросил он. Старик часто закивал головой. Слуги, толпившиеся поодаль, перешептывались и толкали друг дружку локтями, но лица у всех были встревоженные.

– Да, о моей дочери. О Релате!

Он, летевший к гостям, как на крыльях, в уверенности, что наконец получит утешительные известия, которых ждал так долго, внезапно осознал, что тешил себя иллюзиями. Враз постаревшее, осунувшееся лицо его побледнело, тяжелые веки опустились, точно смотреть на мир сделалось Тиберию невыносимо.

Конан спешился, бросил поводья своего каракового гирканца Жуку, услужливо подхватившему их, и встревоженно склонился над бароном.

Похоже, у Тиберия какое-то горе…

А тут еще они с обвинениями в колдовстве! Выдержит ли у старика сердце? Киммериец недовольно мотнул головой с черной гривой непокорных волос. Ох, и не по душе же ему вся эта затея Нумедидеса!

– Нам лучше бы поговорить наедине, месьор, – произнес он негромко. – Пусть мои люди подождут снаружи. Пойдемте в дом. Там я скажу, зачем мы прибыли!

Он говорил спокойно, не желая тревожить старого воина раньше времени, однако тот все равно почуял неладное. Взгляд его, устремленный на киммерийца снизу вверх, был полон затаенной тревоги.

Они вошли замок и, поднявшись по широкой, потемневшей от времени лестнице со скрипящими ступенями, прошли в большой парадный зал, строгий, скупо обставленный, единственным украшением которого служили старые штандарты, развешанные по стенам. Серебряная нить от времени потускнела, кое-где виднелись пятна и проплешины, но, несмотря на это, знаки воинской доблести еще хранили свой гордый вид.

Конан одобрительно цокнул языком.

Придерживая больную руку, барон опустился в потемневшее простое кресло и указал воину место напротив.

– Вот так-то, – произнес он, точно продолжая какой-то давно начатый спор. – Что тут говорить! Нравы уж не те, месьор. Испортились нравы, измельчали вконец. Вы вон, тоже молодой человек, да видно что умеете держаться в седле, да и постоять за себя, в случае чего. Но таких-то все меньше и меньше. В наше время юноши сызмальства приучались к мечу, а дочери нобилей чтили честь рода. А нынче только увальни да вертихвостки и остались. Столицы им подавай! Чтоб вдосталь денег и роскоши. Девицам, чтоб ухажера найти с достатком, а юнцам – баб, да вина побольше. Не думал, что доживу до этого… А им – все нипочем, то, какими глазами на отца станут смотреть теперь – об этом даже не думают!

Он вздохнул, тяжело и с надрывом. Киммериец не понимал ни слова из его сетований, но слушал молча, не перебивал, чувствуя, что стариком владеет неизбывное горе.

– Забыть долг гостя перед хозяином – откуда это у них? – продолжал сетовать Тиберий. – Что, скажите, за напасть такая! Чтобы под тем кровом, где ел и пил, где дали тебе постель… Э-эх – да что говорить!

Он помолчал.

– Ну да ладно. Сделанного не воротишь. Скажи лучше, парень, с чем прислал тебя хозяин? Я понял, что гнева отцовского он страшится, раз прислал такую ораву ратников – но что велел передать? Вернет ли он честное имя моей дочери?

Конан смотрел на Тиберия во все глаза, не понимая, о чем идет речь. У него мелькнула сперва мысль, что это Нумедидес обманул его, послал с подложным поручением, надеясь под шумок обстряпать какие-то свои темные делишки – но это предположение звучало слишком нелепо. Зачем принцу…

Киммериец покачал головой.

– Я не знаю, барон, о чем вы говорите. Я никогда не видел вашу дочь, и прибыл в Амилию совсем по другому поводу.

Тиберий в изумлении уставился на Конана. Несколько мгновений он силился обдумать сказанное.

– Но… но что же тогда Релата? – выдавил он наконец, но, видя недоумение в синих глазах северянина, спохватился и забормотал: – Если ваши слова правдивы, месьор, тогда мне впору молить прощения и у вас, и у вашего господина! Я заподозрил его в недобром умысле – но, похоже, отцовские чувства завели меня слишком далеко. Поверьте, тревога за дочь и ничто более стала причиной этого недоразумения. Я готов любым образом загладить свою вину перед вами! А теперь, когда я принес извинения, расскажите, с чем вы приехали в наш скромный дом. И я сам, и все мои домочадцы окажут вам посильную помощь!

Конан понял, что старику было неловко. И за всей этой болтовней он прятал смущение.

Вон даже заговорил почтительно, как с равным.

Конан мог лишь гадать, что могло случиться с дочерью Тиберия – но это оказалось ему на руку. Теперь, пристыженный недавним конфузом, барон сделается посговорчивее.

– До принца дошли тревожные слухи, – произнес киммериец внушительно, намеренно не подчеркивая, о каком именно принце идет речь, ибо теперь, когда он самовольно отказался следовать полученным от Нумедидеса приказам, цвета, в которые одеты были наемники, ставили его в неловкое положение.