Мантия мага

Под ногами была твердая ровная поверхность, ни камушка, ни облачка пыли, как если бы они шли по чисто подметенным полам на редкость негостеприимного дома. Каждый шаг болью отдавался где-то внутри, а, двигаясь вперед, люди как будто преодолевали невидимую преграду — невидимую, но вязкую на ощупь.

Вдруг дорога перед ними сперва выгнулась, а затем стала подобной крутому горному склону. Не удержавшись на ногах, люди стремительно заскользили вниз, безуспешно пытаясь схватиться хоть за что-нибудь, чтобы замедлить падение. Магистр Гристиан и Аллимар пытались выкрикивать какие-то заклинания, но неожиданно поднявшийся ураган заглушал все звуки. Изловчившись, Конан вытащил из ножей меч и вонзил его в землю. Раздался пронзительный визг, от которого у всех заложило уши, струя темной отвратительно пахнущей жидкости брызнула из-под лезвия, а дорога приняла прежний вид.

— Что это было? — поинтересовался киммериец, старательно отчищая лезвие меча.

— Язык демона-обжоры, — как ни в чем не бывало, ответил гиперборейский маг. — Эти твари предпочитают гак охотиться. И ничего не подозревающие путники, уверенные, что идут по дороге, попадают прямо к нему в пасть. Если бы ты, нам пришлось бы немало повозиться, чтобы выбраться оттуда.

Конан уже собирался сказать, что ему приходилось видеть вещи и пострашнее, но тут Аллимар, который все это время старался не привлекать к себе внимания, закричал:

— Вверх, смотрите вверх и никуда больше!

Послушавшись его, путешественники не увидели ничего кроме неба как будто сплошь закрытого тучами. Ни одного облачка, которое выделялось бы цветом или формой, но одной птички…

— На что тут смотреть? — возразил кто-то и тут же, устремив свой взор вниз, испуганно охнул, после чего принялся открывать и закрывать рот, как вытащенная на песок рыба.

Некоторое время спустя Аллимар объявил, что можно смотреть кула угодно, а к любопытному вернулся дар речи. Правда, на вопрос, что он увидел тот не смог дать более-менее вразумительного ответа, ограничиваясь словами «там такое, такое»… Сами же маги отказались рассказывать, какой опасности все только что избежали. Аллимар не ответил ничего, сославшись на старческую глухоту, а Гристиан сказал лишь, что далеко не всякое знание может оказаться полезным.

В самом сердце туранской пустыни, на месте процветающего когда-то города в глубоком подземелье, заключенный в ящик из темного железа все так же пребывал между жизнью и смертью необычный пленник.

— Что же мы теперь будем с ним делать, учитель? — склонился один из адептов ордена Алого Пламени перед своим наставником: — Сущность более не в нашей власти, а поддерживать жизнь в этой бренной оболочке с каждым днем становится все труднее.

— Остался лишь один способ, — ответил тот голосом, от которого кровь, казалось, готова была застыть в жилах, — мы сможем сохранить в своей власти одно и вернуть себе другое. Нужна кровь, свежая кровь… Нам требуется, чтобы человеческое существо, расставшееся с жизнью во славу Повелителя Темных Глубин, не имело ничего общего с нами. Я желаю ощутить его боль, ужас, отчаяние и безумную надежду. Лучше, если он будет молод, ведь чем моложе человек, тем сильнее он цепляется за жизнь, но за неимением лучшего подойдет старик или младенец. Ступайте же, дети мои и добудьте подходящую жертву.

Оставшись наедине с находящимся в беспамятстве пленником, хозяин подземелья приблизился к нему и долгое время внимательно вглядывался в неподвижные черты.

Мне даже жаль, что ты попался в ловушку столь нелепо, Аллимар. Знаешь, когда не станет тебя, из моей жизни тоже уйдет нечто важное. Ведь большая ненависть чем-то сродни большой любви и вряд ли мне доставит удовольствие лишиться тебя совсем… Но что делать, каждый видит лишь то, что желает видеть.

В это мгновение раздался звук шагов и аколиты начали один за другим возвращаться в подземелье. По мере того, как они занимали свои места, лицо командора мрачнело все больше и больше. Еще один вернулся с пустыми руками… И этот тоже… и этот. Неужели все рухнет из-за их нерасторопности? Именно тогда, когда адепт ордена Алого Пламени готов был ощутить нечто похожее на гнев и отчаяние, под сводами подземелья послышался шум, разительно отличающийся от того, что он слышал до этого. Пронзительный старушечий голос истошно верещал:

— Куда ты меня тащишь, а ну пусти, пусти, кому говорю! Разрази тебя Нергал, сожри тебя Эрлик! Ой-ой-ой, нельзя же так толкаться, что я тебе, молоденькая, что ли, бегать! Думаешь, занавесил тряпкой бесстыжие глаза, так до них уже и не добраться? Все как есть, выцарапаю!

— Замолчи, старая ведьма! Не будешь вести себя как подобает…

В подземное помещение вошел аколит, кто лишь недавно был допущен во Внутренний Круг. Он был единственный, кто вернулся с добычей. Правда, поймать ему удалось лишь толстую неряшливую старуху, которая судорожно вцепилась одной рукой, в растрепанную вязанку хвороста, второй же безуспешно пытаясь добраться до лица фигуры в красном балахоне, чтобы привести в исполнение свою угрозу. Лицо адепта, виднеющееся из-под сбитого набок капюшона и изрядно порванный балахон уже носили на себе следы близкого знакомства с упрямой старухой.

— Прекратите! — грозным шепотом произнес глава ордена. Все вокруг от страха, казалось, даже перестали дышать и даже старуха, испуганно пискнув, наконец, замолкла.

— Отпусти эту. достойную женщину, — продолжил командор, голосом, похожим на шипение, которое издает змей, обитающий в джунглях Черных королевств, завораживая свою жертву, чтобы, затем, пользуясь ее неподвижностью, медленно заглотить… — От тебя требуется совсем немного, почтенная, а потом мы заплатим тебе и отпустим с миром. Ты согласна нам помочь?

— Но вы ошиблись, благородные господа, целительница вовсе не я, а моя троюродная сестра, — начала старуха, но маг нетерпеливо перебил ее.

— Все что от тебя требуется, уважаемая, вполне в твоих силах. Взгляни-ка сюда, ты ведь не желаешь, чтобы этот человек отправился на Серые Равнины из-за твоего упрямства?

— Мигра, — снова зачастила старуха, взглянув на недвижного пленника, — великие боги, конечно, нет! Сделаю все что в моих силах, благородные господа, все, что в моих силах! Особенно если вы еще и хорошо заплатите старой женщине…

Тот, кого называли командором уже собирался подвести старуху к каменной плите, сойти с которой ей будет уже не суждено, как вдруг разглядел в ее липе что-то, пробудившее в нем, казалось бы, давно умершие воспоминания. Так могла бы выглядеть… разумеется, если бы она осталась жива… Не остается никаких сомнений: это ее глаза, ее тонкий изящный носик, ее задорная лукавая улыбка…

— Оставьте нас! — бросил он остальным, почтительно ожидавшим, что последует за этим.

Командор и странная пленница остались одни посреди подземного зала.

Множество крохотных светильников еле разгоняли мрак, но даже в их неверном свете стоящая перед ним женщина все более и более приобретала сходство с…

— Зельмира, ты жива! Скажи мне, что это ты!

Стоило прозвучать этим словам, как фигура старухи как будто расплылась, а затем начала стремительно меняться. Она становилась выше ростом, исчезла полнота, исчезли морщины на лице, глаза из тускло взирающих на мир превратились в две черные звездочки… Седые свалявшиеся космы на глазах темнели, становясь густыми непокорными кудрями. И в довершение всего мешковатая одежда, которая становилась девушке все более и более не по размеру, истлела прямо на ней и упала к ее ногам грудой бесформенных лохмотьев. Нимало не смущаясь, Зельpa протянула руки к своему бывшему возлюбленному.

— Это я, милый! Ты узнал меня и теперь наложенные на меня чары разрушены!

— Как я виноват перед тобой! — возопил тот, в чьем присутствии многие его подчиненные боялись дышать от страха. — Скажи же, чем я могу загладить свою вину, что я могу дать тебе?

— Я хочу… — и Зельмира задумалась, поднял сияющие глаза к потолку и по-детски положив палец себе в рот. — Может быть, вот это… и ее очаровательный розовый пальчик показал куда-то за спину командора.