Восставшие из праха

— Я не всегда бродяжила, и ремесло наемного солдата не всегда было моим — и, если будет на то воля Солнечной Рыси, моей покровительницы, настанет день, когда я брошу меч и лук со стрелами и возьмусь за флейту, за рисовальные кисти… за прялку, в конце концов!

Азуги хмыкнул.

— Ни одна женщина, вкусив истинно мужской жизни и настоящей, мужской, свободы, не согласится добровольно сидеть взаперти в доме, носить в чреве детей, прясть-ткать и вытирать сопли вечно орущим младенцам!

— Не тебе судить, Азуги,— оборвала Соня, нахмурившись.— Ты не знаешь, какая жестокая судьба вырвала меня из лона семьи и наградила взамен всего этого твоей хваленой «мужской свободой». Не обо мне речь, в конце концов. До того, как стать солдатом, я проходила обучение в храме. Я получила посвящение…

— Ты жрица? — Азуги не верил собственным ушам.

— Жрица служит божеству в храме, а я…

— И все-таки ты имеешь понятие о вещах, которые мне недоступны,— заключил Азуги, нахмурившись.— Что ж. Этого следовало ожидать. В конце концов, я всегда чувствовал, что ты — не простая девчонка, вздумавшая помахать мечом.

Соня дружески обняла Азуги за плечи.

— Почему тебя это огорчает?

Он сердито высвободился.

— Не так уж меня это и огорчает. Кто я? Обычный солдат, каких сотни. Мясо для стрел и копий. Ты — ну, ты другое дело… Да и вообще, Соня! Ты — красавица…

Тут Азуги сообразил, что сболтнул лишнего, покраснел и отвернулся.

Соня из вежливости сделала вид, что ничего не заметила.

— Итак, предположим, что мое жреческое посвящение — еще одно копье, нацеленное на пробудившихся нелюдей.

— Предположим, — пробурчал Азуги, еще не оправившийся от смущения.

— В таком случае, продолжим разговор. Азу-ги! Да что с тобой? Мы обсуждаем план военных действий или выясняем отношения?

— Первое,— проворчал Азуги.— План.

— Король чудовищ — мертв. Как мертво и его воинство. Что может убить мертвеца?

Азуги молчал.

Соня задумчиво продолжала:

— Что противоположно смерти? Жизнь!

— Неправильное рассуждение,— послышался голос Махарима. Чернокожий вождь бесшумно вошел в хижину, где разговаривали Соня и Азуги,— Смерть — это часть жизни, ее неотъемлемая часть. Подвержено смерти то, что живо. Чтобы жизнь возрождалась, необходимо присутствие смерти. Мы ведь убиваем антилопу и съедаем ее мясо — таким образом смерть антилопы поддерживает нашу жизнь.

Соня призадумалась.

— Ты прав,— согласилась она.— Такое мне не приходило в голову,

— Следовательно…— Махарим гибким движением уселся на земляной пол хижины и скрестил ноги.— Это значит, мы имеем дело не с понятиями «жизнь — смерть», а с понятиями «нежить — несмерть».

— С меня довольно! — Азуги вскочил.— Я простой солдат, а не этот… философ. Соня! Когда закончишь разводить свои жреческие беседы, сообщи мне результат. Куда идти, в кого целиться. Я пошел!

С этими словами он покинул хижину, прихватив с собой сосуд с вином.

Соня и Махарим проводили его улыбающимися глазами.

— Он горяч, как и большинство моих воинов,— заметил Махарим.

— Азуги — честный человек и храбрый солдат,— согласилась Соня.— Однако вернемся к нашей проблеме. Как нам уничтожить короля чудовищ и его армию живых мертвецов? Мы не должны допустить, чтобы мир захлестнула древняя, вымершая раса! В противном же случае нам, людям, в этом мире уже не останется места…

Махарим помолчал.

— Несколько раз я поднимался на то дерево, где некогда жил наш Мудрейший — верховный хаман, погубленный возрождающимися древними богами. Я бил в бубен, пел священные гимны, призывая духов наших предков. Один раз мне показалось, будто я слышу голос Мудрейшего. Я вопрошал их о будущем нашего племени и всего рода людского. Мудрейший обещал вернуться ко мне.

— Что он сказал? — спросила Соня, которая выслушала Махарима с величайшим вниманием.

— Мудрейший сказал, что я должен изыскать средство погубить живых мертвецов. Это средство… речи старца были бессвязны, и я своим скудным умом не все в них разобрал, Соня.

— И все же, Махарим, ты должен попытаться понять их. Попробуй хотя бы воспроизвести их дословно!

— Что ж.— Махарим вздохнул.— Я рад, что ты со мной, Соня. Ни с кем в моем племени я не смог бы обсудить то, что услышал от старого хамана, который прислал ко мне голос своего духа! Люди моего племени не в состоянии разговаривать о таких вещах… Он сказал: «Обратись за помощью к женщине. Ибо любая женщина знает, без чего нет жизни. Это женское знание!» Еще он говорил о Великом Аттаре… О его изваянии… Там, сказал он, в теле Великого Аттара, содержится ответ… Я спросил: «Что нам надлежит делать с телом Великого Аттара?» Мне был послан странный ответ: «Сила Аттара убьет нелюдей…» После чего голос Мудрейшего замолчал, и как я ни старался, я так и не смог вызвать его вновь…

— Известно каждой женщине? — Соня казалась изумленной.— Но почему бы тебе не поговорить об этом с женщинами своего племени, Махарим?

Я не шучу! Откуда мне знать ваши поверья и ваши обычаи? Я родилась в Туране, в моих жилах течет кровь северных предков…

— Женщины нашего племени прекрасны, ласковы, добры, они превосходно стряпают, они жарки в постели и охотно раскрывают мужчинам объятия,— ответил Махарим.— Но все они глупы! Ни одна не годится для разговоров на мужскую тему.

— Опять я слышу о мужчинах и о женской глупости! — рассердилась Соня.

Махарим взял ее за руку.

— Не обижайся на меня. Язык иногда опережает мои мысли. Я рассуждаю как обыкновенный мужчина, и это не делает мне чести — ведь моя собеседница необыкновенная женщина…

Соня улыбнулась.

— Ты умеешь подмазать свой язык маслом, Махарим. Ладно, я попробую понять, какая тайна скрывается в словах старого хамана. Итак, это известно каждой женщине, и без этого нет жизни… Кроме того, в этом сила какого-то Великого Аттара. Любопытно. Кто он такой?

— Существует поверье, что в незапамятные времена жил великий герой по имени Аттар. Он был высок, как тростник, и строен, как леопард. Он был воином Леопарда и основателем воинского союза Леопардов. Когда на его племя надвинулась какая-то страшная беда, он сумел спасти свой народ, но сам пал в последней битве. Его изваяние много поколений подряд стояло в пещере Аттара, и люди чтили его наравне с богами. Но потом людская память истончилась, и об Аттаре забыли. Только жрецы иногда вспоминают его, да великие хаманы изредка слышат его заглушённый столетиями голос…

— Аттар… Что же это было за зло, с которым он сражался? — задумчиво спросила Соня.— Может быть, то же самое, что грозит сегодня нам?

— Может быть.

Соня задумчиво запустила пальцы в свои густые рыжие волосы.

— Не может быть, а наверняка. Иначе хаман не стал бы говорить об этом. Я попробую понять, какая связь существует между телом великого Аттара и тем, без чего нет жизни…

Махарим поднялся, желая идти.

— Я оставляю тебя наедине с раздумьями, Соня. Не следует мешать размышляющему — как нельзя торопить пьющего воду путника, только что вернувшегося из пустыни…

— Тревога! Тревога! — кричали солдаты, сбегаясь отовсюду к стене.

Сонный трубач уже трубил сигнал бедствия. Жители Хадана просыпались, охваченные ужасом. В одном месте городская стена уже пылала — ее облили каким-то горючим составом и подожгли. Слышались яростные вопли сражающихся врагов.

Крича от ужаса, женщины хватали детей, лихорадочно собирали немногочисленные ценные вещи и, увязав узлы, выбегали на улицы в поисках спасения. Пока что враг не успел ворваться в город, хотя уже сейчас было ясно, что исход штурма предрешен: вот-вот упадут ворота, а башня, обращенная к югу, уже рухнула, погребенная под ревущим пламенем.

Трарза не успел возглавить оборону: чей-то кинжал предательски вонзился ему в спину. Последним усилием старый вояка обернулся, желая разглядеть того, кто убил его. Перед помутневшим взором умирающего встало ликующее лицо сетмона Бракны. Теперь в этом лице не осталось уже ничего человеческого: темные круглые глаза пылали желтым дьявольским пламенем, маленький рот округлился, словно Бракна готов был исторгнуть удивленный возглас «О!» Пышные волосы, забранные в хвост, открывали маленькие круглые, совершенно звериные уши.